– Двадцать один!

– Э… что‑то из двух слов. Второе – «Монако»?

– Я не собираюсь тебе подсказывать, Джастин. Ты должен вспомнить сам.

Он с ненавистью смотрел на мальчишку, на его всклокоченные светлые волосы, на струйки пота, стекающие по лицу.

Джастин больше не мог ничего вспомнить. Он беспомощно смотрел на Томаса.

– Осталось двадцать с половиной. Не слишком хороший результат, Джастин Ф. Флауэринг. Думаю, стоит освежить тебе память.

Он включил дисковую пилу и шагнул вперед.

Джастин закричал и отчаянно забился в своих путах, но они были такими крепкими, что освободиться было невозможно. Тем временем диск пилы подбирался к запястью – ниже… ближе…

Он сейчас прекратит. Он просто пугает. Он сейчас прекратит.

Джастин почувствовал резкую боль. Увидел красную ленту крови. Услышал, как лезвие вгрызается в его плоть. Его мозг будто онемел от шока, но тело наконец докричалось до него, и глаза Джастина закатились от непредставимой боли – его руку будто зажимали в тиски. Он зажмурился. Крик сменился булькающими звуками. Открыв глаза, он увидел, что этот ужасный парень держит за палец его отрезанную кисть.

– Глупый, глупый Джастин. Это научит тебя всегда воспринимать меня всерьез.

Джастин таращил глаза. Шок и боль. Это сон, и сейчас он проснется. А затем сопло паяльной лампы извергло пламя. Он услышал его рев. Парень взял лампу и поднес огонь к культе.

Джастин заорал во всю силу легких.

Взрыв боли окутал его тело. Мозг расплескался по черепу.

И наступила тьма.

17

Вторник, 16 июля 1997 года, 3:00

Купите себе белый фургон.

Честно, это лучший в мире совет. Не новый, слегка потрепанный, чтобы не привлекал внимания. Простой белый фургон – например, «форд‑транзит». Или «хай‑эйс». Не имеет значения. Главное, чтобы он был крепкий, с хорошей электрикой и аккумулятором. Люди будут думать, что вы работяга, едущий по вызову, – сантехник или еще кто. С белым фургоном вы становитесь невидимкой.

Да.

А невидимка может много всего сделать.

Я рассказал Джастину Ф. Флауэрингу о Гейзенберговом принципе неопределенности, но он был не в настроении получать новые знания. Он вообще не воспринимает больше одной вещи зараз.

Я объяснил ему, что Гейзенберг считал, что сам факт наблюдения в научном эксперименте изменяет поведение рассматриваемых объектов. Я пытался донести до него, что то, что я наблюдаю за ним, в то время как он в сауне смотрит фильмы, в которых снималась моя покойная мать, незаметно влияет на него – так незаметно, что, наверно, не поддается измерению.

Но он вообще ничего не понял.

Он долго пробудет в этой сауне. Я слежу за временем. Сейчас он смотрит «Дьявольскую гонку». Она идет ровно девяносто восемь минут. Через минуту я спущусь вниз и решу, какой фильм будет следующим. У меня большой выбор – ведь она играла в стольких хороших фильмах. Думаю, что, если он посмотрит каждый фильм по нескольку раз, это будет большим подспорьем для его памяти.

В действительности вам, кроме белого фургона, нужно еще кое‑что. Вам нужен белый фургон и жало.

Про жало я потом расскажу.

18

Верь, если суждено мне умереть,

То смерть я встречу, как мою невесту,

И радостно приму ее в объятья!

Актер скрылся в левой кулисе. Из правой кулисы вышел другой актер. Майкл и понятия не имел, кто из них кто. Он сидел в первом ряду бельэтажа театра «Глобус», но мысли его витали – в основном вокруг Аманды.

При упоминании о смерти, однако, его внимание вернулось к происходящему на сцене.

Зря он ее пригласил в театр.