– Четырехкамерное. А печень, соответственно, слева. Почек три. А ребер в грудной клетке шестнадцать. Но, чтобы это выяснить, патологоанатому пришлось бы забивать в эту кожу скальпель молотком. Ясно?
– Они лазером режут, – тихо, будто извиняясь, сказал капитан и переглянулся с моим телохранителем. Тот прочистил горло:
– Ну, босс, многого тут не скажешь. Работал профессионал. В спокойной обстановке и хорошим оружием. Единственная заметная индивидуальная особенность: если судить по направлению раны, это был левша.
Я фыркнул. Хороша подсказка – девяносто процентов керторианцев от природы левши, хотя обычно руки у нас развиты примерно одинаково. Единственное исключение, которое я мог сразу вспомнить, как раз передо мной и лежало…
Задернув со вздохом простыню, я с затаенной надеждой спросил у капитана:
– Ничего не добавите?
– Да нет, пожалуй. Я вдруг насторожился:
– Послушайте, а почему вы тогда назвали это убийство странным?
Капитан неопределенно помахал в воздухе рукой:
– Да, знаете, как говорят, интуиция, богатый опыт… Чушь на самом деле.
– То есть?
– Равнодушие, – он ткнул пальцем в простыню, – очень равнодушно сделано.
А вот это было тонкое наблюдение, если, конечно, соответствовало действительности, но я решил обмозговать его попозже, а пока развернулся и направился в сторону свежего воздуха. Но был остановлен.
– Тут есть один моментик, – заметил капитан.
– А вы ничего не забыли, сэр? – спросил одновременно с ним Уилкинс.
Не оборачиваясь, я вздохнул:
– А что, обязательно обсуждать это здесь? – и, не получив ответа, продолжил движение.
У лифта мне пришлось еще немного подышать отвратительным воздухом покойницкой, дожидаясь, пока капитан приведет все в порядок после нашего осмотра, но наконец мы отправились наверх… Я почему‑то вспомнил, как во времена первого знакомства с двухсотметровыми небоскребами испытывал жуткие приступы акрофобии, но ничего, привык, потом мне даже стал нравиться образ жизни, где первым этажом считается крыша…
– Итак? – Когда мы остановились напротив кабинета капитана, я вопросительно глянул на Брауна.
Но тот кивком переадресовал меня Уилкинсу со словами:
– Начинайте, майор, – он подмигнул, – как старший по званию, так сказать.
Я оглянулся на Уилкинса, невозмутимо бросившего:
– Вещдоки, сэр.
Видимо, недоумение отразилось на моем лице, потому что капитан счел нужным любезно пояснить:
– Господин майор имеет в виду, что вам стоило бы поинтересоваться вещественными доказательствами, мистер Гальего. Попросту говоря, содержимым карманов покойного.
– Интересуюсь!
– Ничего. Пусто. Ноль.
– Как? Совсем? – не выдержал Уилкинс. – Но даже после ограбления остаются…
– Знаю, – перебил капитан. – Но не в нашем случае. Ни кредиток, ни бумажника, ни ключей, ни даже грязи или крошек. Стерильно, как после чистки. Отпечатки пальцев, правда, есть, но все принадлежат покойному. Даже круче… – Он ткнул пальцем в дело, которое я все время носил под мышкой. – Вы там прочтете, во что он был одет. Так вот, на всем, даже на нижнем белье, спороты или отсутствуют марки изготовителя.
– Да, кто‑то хорошо позаботился, чтобы не оставлять никаких зацепок, – подумал я вслух. – Что само по себе наводит на размышления.
– Да, – подтвердил капитан. – Но одна зацепка есть. Хотя, может, это и ерунда. Судите сами…
Сунув руку в нагрудный карман, он вытащил оттуда маленький блестящий предмет в полимерной упаковке и протянул мне. |