Дольше всего продержалась версия об изобретательных террористах. Мишка с Толиком обшарили каждый сантиметр вестибюля станции “Гражданский проспект” (по статистике, на эту станцию приходилось больше всего несчастных случаев), буквально на пузе проползли всю платформу, ничего мало‑мальски похожего на источник отравляющих газов не нашли.

Идея с крысами принадлежала Толику. Почему мы так за нее уцепились? Да, наверное, потому, что ничего другого не оставалось. Крысу видели пятеро потерпевших за несколько минут до происшествия (из них двое пассажиров и трое работников метрополитена). Вот потому‑то и катался Мухин почти каждый день (это зависело от их охотничьей удачи) в СЭС с упакованной в лед очередной убитой тварью. Чем страшно раздражал тамошних лаборанток, которые смутно понимали, чего от них хотят (от “них” – это и от лаборанток, и от крыс).

Каждый шаг этих почти пятимесячных мучений и исканий был тщательно запротоколирован и занесен в черную папку. Чинно лежали там отпечатанные на фирменных бланках, а встречались и просто черкнутые на листке из блокнота свидетельские показания, типа: “… Я ничего не видела, пока меня не ударили по голове…” Вот только официальное заключение из психоневрологического диспансера о своей полной вменяемости Миша папке не доверял, а носил во внутреннем кармане, рядом с паспортом. И иногда, под особо хреновое настроение, вынимал и перечитывал – вместо аутотренинга.

Глава вторая

СССР

– Мишка! Але! Миш! Слышишь? Але! – Толик орал в трубку как оглашенный.

– Я слышу, слышу, – устало ответил Миша. Сердце, однако, екнуло: неужели получилось?

– Я нашел! Мишка! Я нашел!

– Тьфу, да не кричи ты так. Что нашел?

– СССР! Ты слышишь? Я из автомата! Сейчас приеду!

– Балда. – Успел сказать в трубку Шестаков и отправился на кухню ставить чайник.

Миша не уставал удивляться Толику. Повариться к тридцати годам в пяти‑шести солено‑перченых кашах и сохранить в неприкосновенности совершенно детское восприятие мира – это, знаете ли, далеко не каждому дано. Свободно говорит на любые темы – от англо‑бурской войны до половой жизни землероек. Именно поэтому с ним легко общаться, но очень непросто работать. Все время нужно держать в русле. Сиди вот и думай, с чем он сейчас заявится. Можно даже попробовать угадать. Ну, например, какая‑нибудь очень допотопная карта СССР. А купил он ее у алкаша на последние деньги, и, как следствие, – Мишин вполне приличный ужин на одного превращается в скромный (если не сказать скудный) для двоих.

Толик ворвался в квартиру, прямо в ботинках двинулся на кухню, цапнул бутерброд и что‑то восторженно промычал с уже набитым ртом.

– Ты мне для начала скажи: с крысой что‑нибудь получилось? – спросил Миша, не боясь испортить напарнику аппетит.

Тот несколько раз энергично помотал головой, потом закивал, махнул рукой и продолжал заниматься бутербродом.

– Макарон не дам, пока не скажешь хоть слово, – пригрозил Шестаков.

– Угу. – Толик с усилием проглотил последний кусок и снова заорал: – Нашел!

– Ты уже не в автомате, теперь‑то зачем кричать? Что нашел?

– Профессора крысиного! – сияя, сообщил Анатолий и потянулся к винегрету. Но тут же получил по рукам и продолжал: – Мужик классный! То, что нам нужно! Я его в СЭСе подцепил! Приезжаю туда. Отдаю пакет с дорогушей лаборантке… Сегодня Ленка дежурила… Развонялась, конечно: “Опять вы со своей дрянью к нам!” А я ей – шоколадку в карман, за ушко потрепал: поработай еще разок, милая… А тут этот… “Что у вас?” – говорит… Я говорю: как обычно, крыса…

Ну и стиль у нашего эрудита! Это он специально, за то, что голодом морят.