— А с ней было хорошо?

— Сам не знаю. Я тоже был неопытен. Нам было по семнадцать. Мы много намучились, прежде чем у нас что-то получилось, — очень уж глупые и неумелые мы были.

Джин рассмеялась. Это не был ее прежний задорный смех, но все же она смеялась.

— Не могу представить тебя неумелым.

— А как, по-твоему, я научился?

— Я могу представить какую-нибудь роковую женщину, немного старше тебя, но плененную твоей юношеской красотой. — Она откинула голову назад и снова улыбнулась. — Женщину лет тридцати, которая жаждала твоей близости и сумела заманить тебя на атласную софу в знойный августовский день.

— У тебя разыгралось воображение. Все было не так, можешь мне поверить.

— Не было роковой женщины?

— Нет.

— А атласной софы?

— Тоже не было.

— А знойного августовского дня?

Майкл наклонился к ней, и взгляд его потеплел.

— Был. Но только у нас, — прошептал он, поцеловав ее в теплые губы.

Если Джин и хотела уклониться от его объятий, то сделать этого не смогла. Одно прикосновение его губ — и она уже снова желала его. Майкл был умелым любовником, инстинктивно чувствующим, что ей нужно. Его губы скользили по ее губам и ласкали ее с такой нежностью, что через минуту она была захвачена страстью. Он был обольстителен в этих ласках и буквально околдовывал ее ими, и Джин страстно отвечала на его поцелуи.

На этот раз Джин чувствовала гораздо острее его близость. И упиваясь этим текучим жаром, который разливался по ее жилам, по всем клеточкам ее тела, она знала — что бы ни случилось, она всегда будет помнить этот великолепный миг.

— Не бойся, дорогая, — сказал он хриплым, прерывистым шепотом, — тебе не будет больно на этот раз…

И это было правдой. Он вошел в нее с бесконечной осторожностью, и наслаждение и радость заслонили появившуюся было мимолетную боль. Невозможно было описать ту радость, которую они оба чувствовали, чувство цельности, единения, восторга, которое разом охватило их, ежесекундно усиливаясь, пока в один сверкающий миг оно не взорвалось пульсирующим фейерверком, заставившим ее изогнуться в конвульсиях страсти.

Казалось, прошла вечность, прежде чем они пришли в себя. Он молчал, но улыбка удовлетворения появилась на его губах, когда он, наконец, повернул голову к ней. Глаза его были широко раскрыты и полны восторга.

— Это было… — прошептала она, все еще стараясь наладить дыхание, — это было так чудесно!

Его улыбка стала еще шире. Он приподнялся на локте, но его длинные ноги остались переплетенными с ногами Джин.

— Да, Джин, мы созданы друг для друга. Я понял это сразу, как только тебя увидел.

На следующее утро, несмотря на его возражения, Джин решила пойти на работу.

— Мне очень жаль, — сказала она, — но я не думаю, что мой шеф сочтет уважительной причиной наше желание провести еще день в постели.

Майкл и в самом деле еще лежал в кровати. Сама же она проснулась пораньше, зная, что ей необходимо зайти домой, чтобы переодеться.

— Ты можешь сказать ему, что все еще больна.

— Я думаю, что это не совсем честно! А где мои шорты?

— Я их постирал. Они внизу, в сушилке. Ну, тогда скажи ему, что заболел я. А так и будет, если ты уйдешь.

— Это ребячество! — крикнула она из холла, направляясь к лестнице.

— Послушай, Джин! Ты не должна считать себя совершенно здоровой. Ведь и двух суток не прошло, как ты едва не умерла от пчелиного укуса.

— Но я же, слава богу, не умерла.