|
А есть второй персонаж – Касс Кинсолвинг – необычайно трогательный человек, очкарик, художник, мечтатель. Я думаю, что это автопортрет Стайрона. Касс страдает от циркулярного психоза, от биполярного расстройства, если угодно: он испытывает то безумные приступы эйфории (которые, кстати, прекрасно в этом романе описаны), то депрессию и тоску безвылазную, и спасает его только необходимость и возможность уйти в запой. И в этих запоях он позволяет Мейсону издеваться над собой как угодно за стакан виски.
Дело происходит на юге Италии, туда приехали богатые американцы развлекаться. И есть девушка безумной красоты, Франческа, в которую Касс влюблён. А потом однажды Франческу находят изнасилованной и забитой до полусмерти, и она умирает через день, так и не указав на обидчика. И тогда Касс, думая, что виноват Мейсон, убивает его. А кто виноват на самом деле, мы узнаём только в самом конце… Ну, это я вам рассказал как бы версию первой части. А что открывается во второй, и что на самом деле произошло – это совсем другая история. Оказывается, что реальность грубее, бессвязнее, имморальнее, что она непостижимее. В романе есть такой персонаж, сельский идиот, который всем смешон поначалу, но вот лик жизни – это лик этого сельского идиота. Это здорово сделано! «И поджёг этот дом» – в чём мораль? «…Если Бог, увидя, что тщетно его попечение и намерение обо мне, отверг меня и покинул…» – это в цитате из Джона Донна, которая вынесена в эпиграф. Тогда этот мир – подожжённый дом, потому что в мире нет ни смысла, ни счастья, ни гармонии. Лицо мира – это лицо сельского идиота. Очень жестокий роман. И с поразительной силой написан, с поразительной изобразительной мощью. Особенно две сцены чрезвычайно важные… ну, три. Сцена смерти Франчески. Сцена грехопадения Касса, когда он знакомится с девочкой, свидетельницей Иеговы, такой спелой, сладкой Вернелл Сатерфилд. Она ему говорит: «Ведь это Дух Святой из тебя вышел». Совершенно потрясающая сцена, очень смешная и грустная! И сцена эйфории Касса, когда он идёт по Нью-Йорку, боясь расплескать это внутреннее счастье. Но в целом вот такая мрачная, обречённая, я бы сказал, южноготическая интонация этого романа делает его произведением совершенно выдающимся. Вторая тема, мучительно волновавшая Стайрона после снимания покровов с реальности, – это тема секса, которая была для него, можно сказать, навязчивой, болезненной. И он полагал, что секс – это, как писал Розанов, «путь либо к Богу, либо к зверю», к животному. И это ощущение баланса между Богом и зверем особенно ясно в романе «The Confessions of Nat Turner» («Признания Ната Тёрнера»). Нат Тёрнер был вождём виргинского восстания рабов, чёрным харизматическим лидером, повешенным в ноябре 1831 года. А в романе вся эта история подана как история его отчаянной, безнадёжной любви – любви-тоски, любви-зависти – к белой девушке, восемнадцатилетней Маргарет Уайтхед, очень доброй, которая всех их жалела, этих негров… афроамериканцев. И он понимает, что во время восстания её просто убьют. Он сам её и убивает. И вот, когда она испускает последний вздох, только тогда он понимает, что освободился. Это немножко такое афроамериканское «Муму»: пока ты не убил то, что любишь, ты не свободен. Это очень страшная книжка, тоже написанная очень плотно, очень живо, прекрасно переведённая В. Бошняком. И мне кажется, что этот роман Стайрона больше говорит о пределах свободы и о пределах любви, чем было тогда принято, – почему эта книга шестьдесят седьмого года и вызвала сначала такую негодующую реакцию, чуть ли не упрёки в расизме. Хотя, конечно, ничего подобного там нет. О его дебютном романе – «Уйди во тьму» – я не буду говорить, потому что он, по-моему, скучный и совершенно не обещал тех глубин и той динамики, которая есть у Стайрона позднего. |
