Есть двоякий подход к теме маленького человека. Есть Чаплин, который жалеет маленького человека, хотя в душе, может быть, и презирает его. Есть Акакий Акакиевич. А есть «Смерть чиновника», где Червяков мерзок. Понимаете, в чём дело? У Фаллады герои действительно маленькие, и поэтому их неспособность к протесту, их неготовность что-то переменить, их социальная зависть, как ни странно, вызывают мысль о том, что XX век не для маленьких людей: «Ну хватит уже, нечего! Хватит быть маленьким! Пора становиться большим!» Как писал Ходасевич, «Здесь, на горошине земли, // Будь или ангел, или демон». Интересно было бы, кстати, по итогам Второй мировой написать роман «Сверхчеловек, что же дальше?». Но, к сожалению, Фаллада умер довольно рано, в 1947 году. Поэтому он не успел такую книгу написать.

Про «Железного Густава» здесь был вопрос правильный. Это история последнего немецкого извозчика. Это на грани журналистского расследования история с открытым финалом, потому что Фалладу в тот момент очень занимает идея: императивна ли та жизнь, которую ты прожил, обязательна ли она – или ты мог бы прожить какую-то другую? Ну, такое вариативное, ветвящееся повествование, которое потом у другого немца – у Тома Тыквера – было в «Беги, Лола, беги» и у американца Анатолия Тосса в «Магнолии. 12 дней». В «Железном Густаве» это то же самое, что мне кажется наиболее привлекательным, потому что читать просто про быт этих немецких обывателей совершенно невыносимо.

Но «Каждый умирает в одиночку» составляет исключение, потому что там описана жизнь под фашизмом. И ставится вопрос действительно принципиальный: а есть ли выбор при фашизме? И ответ совершенно однозначный: да, есть.

Рабочая пожилая пара, Отто и Анна Квангель, после гибели сына разбрасывает открытки с протестами. Прототип героев – это, как мне кажется, группа сопротивления «Белая роза» Софи Шолль. И там потрясающая сцена, когда этого рабочего-старика допрашивают, и он вдруг узнаёт, что все его открытки попадали только в гестапо, больше их никто не читал – он, в сущности, писал гестаповцам. Но потом старик понимает, что они – лучший адресат, только к ним и стоит обращаться, чтобы они видели, что они ещё победили не всех, гады! Вот это сильная идея.

И ещё потрясающе сильно написано, как Отто и Анна ждут смерти, приговорённые. Он под гильотину попадает, она умирает под бомбёжкой. Тюрьма разбомблённая – очень хорошая метафора. Единственная цена, которой можно победить фашизм, – это внешняя бомбёжка, потому что сам себя он не съест никогда, люди остаются рабами бесконечно. То есть в самой идее, что в тоталитарном обществе, в обществе без выхода, всё равно ты можешь выбрать – по крайней мере, свою смерть, – в этом заключается великое экзистенциальное прозрение.

Но Фаллада видит и другое: как из нищеты, из унижения просыпается социальный реванш, как маленький человек становится большим сверхнедочеловеком, большой гадиной, как он начинает жаждать мести (это у Набокова тоже очень точно в «Камере обскуре»), как из этих бесконечных разговоров, солёных солдатских шуточек, казарменного юмора, болтовни про «пожрать», «поспать», «трахнуть» – как из этого всего вырастает фашизм. Люди потому и стали фашистами, что почти поголовно нация влюбилась в идею, что все были одержимы идеей социальной мести. Из маленьких людей получаются фашисты. «Маленький человек, что же дальше?» – «А дальше вот что! А дальше – Гитлер!» Сама история ответила на этот вопрос.