Мне вообще нравится давать прозвища людям, домам, организациям, и даже общественным процессам, потому что прозвища ухватывают самые характерные черты и по ним объекты легче запоминаются.

– Не зря, – согласился я, чавкнув жвачкой. – Чем и горжусь. Между прочим, в коопе «Стрелец» за сопровождение «КамАЗов» «тонну» в час платят, – сообщил, рассовывая пачки по карманам.

Гэ‑в‑квадрате помрачнел, заиграл желваками на загорелых скулах. Я знал, что он сейчас скажет: «Вот, – мол, – и вали в «Стрелец», если такой умник. Я никого не держу». Но он промолчал, видно, дела наши и впрямь шли не блестяще.

– Расписываешься? – спросил с плохо скрытой надеждой.

В другое время стоило бы поторговаться, но сегодня у моего единственного племянника был день рождения; кроме того, я задолжал хозяйке квартиры за два месяца, а мои единственные кроссовки готовы были окончательно гавкнуться со дня на день.

И я расписался.

Только после этого Квадрат выдвинул ящик стола и достал оттуда пачку моих любимых сигарет «Кэмел». У меня самого рука не поднималась покупать такие дорогие сигареты, Квадрат об этом знал, поэтому дарил мне по пачке перед каждым заданием в качестве «комиссионных». Это было даже не традицией, а моим условием (конечно, не оговоренным в контракте).

Поймав подброшенную Квадратом пачку, я спрятал ее в карман. Уже у самой двери меня догнала заискивающая фразочка:

– Приедешь – получишь остальное.

Видимо, Квадрату не хотелось оставлять наши отношения натянутыми. Мне тоже этого не хотелось. Он взял меня к себе в группу, когда еще работал следователем в УГРО, и многому научил. Потом партия укрепила им коллегию адвокатов, и на несколько лет мы забыли друг о друге. За это время я успел уйти из милиции, полгода проработал вышибалой в кооперативном кафе, едва не спился; от меня ушла жена, я сменил три квартиры и пополнил ряды первых российских безработных. Перебивался с хлеба на воду, и не известно, что бы со мной было сейчас, если бы в погожий июньский денек мы не встретились у «Макдональдса» с начавшим лысеть, но преуспевшим в делах адвокатом. Отведав коньячку из его фляжки, я поведал ему о своих злоключениях, и буквально через несколько дней почувствовал, что разговор наш не был пьяным трепом: мой почтовый ящик отыскало письмо за подписью, ректора заочного юридического института, некогда оставленного мной «по семейным обстоятельствам», с предложением продолжить обучение на четвертом курсе. А в августе, вернувшись с ночной разгрузки товарняка на Сортировочной, набитого осклизлыми свиными тушами, я застал в комнате покорно ожидавшего меня Квадрата и с радостью, почти не оговаривая условий, стал одним из его «волков»…

– Пистолетик не одолжите, Геннадий Геннадиевич? – попросил я жалобно.

– Ты же классный «волк», Жека, – хитро сощурился Квадрат.

Комплимент означал, что я должен идти восвояси один и без оружия.

– На всякого волка найдется волкодав, – глубокомысленно изрек я в ответ и сделал ему ручкой.

О пистолете – это я так, давая понять, что инцидент исчерпан. Прокатиться в Киев, о котором я был наслышан столько же, сколько об Иерусалиме, я вполне мог и без него. Кроме того, даже Анджела знала, что в этой единственной в агентстве пукалке, купленной Квадратом за наличные у пьяного кэпа, давно нет патронов…

«Полтонны» следовало отложить на квартиру. Двести я задолжал сестренке, нужно отдать сегодня же, стольник я на ходу засунул в задний карман джинсов – это то, что в документе называлось «расх. и сут.». Осталось двести, из которых я должен выкроить подарок племяннику Мишке. Таким образом, в нагрудном кармане батника лежала нераспечатанная «тонна», и хотя ее хватило бы разве что на шнурки от «адидасовских» кроссов, она придавала уверенность и согревала душу.