Расположенный на небольшом островке, вернее, маленьком архипелаге, Сардубоду сам по себе представлял естественную крепость. А вековые старания фортификаторов и архитекторов и подавно превратили его в неприступную твердыню. Столетиями завоеватели пытались расколоть «крепкий орешек», атакуя его и с моря, и с суши, устраивали многолетние осады и морские блокады, штурмовали и бомбардировали, вели подкопы и засылали шпионов, но скорлупа «орешка» выдерживала все. Ворота города открылись завоевателям один-единственный раз, и об этом аборигены не любили вспоминать, глухо намекая, что без предательства тут не обошлось. Однако, как бы то ни было, за прошедшие века местные жители не только породнились с Империей, но и стали имперцами из имперцев по духу. Поэтому, когда Империя трещала по швам, именно Сардубоду пригрел за своими могучими стенами правительство в изгнании и именно в его главном соборе упокоился навеки последний император Эрран Двенадцатый.

Шли годы, старели монархисты, бегущие любыми путями из Страны Отцов, все более усиливающей идеологический пресс. Все меньше верилось, что когда-нибудь восстановится на одной шестой Саракша власть помазанника. Выросшим, а еще больше родившимся в Сардубоду казалось, что Империя всегда заключалась в древних стенах, осененных ее знаменем, а мечты о державе от моря до моря — проявление старческого маразма вельмож и генералов. У молодых были другие заботы: отражать натиск многочисленных врагов, как в незапамятные времена угрожавших городу-государству со всех сторон — из пустыни и с моря, заботиться о пропитании себя и своих близких — даже возделывать поля приходилось под неусыпным контролем вооруженных патрулей. Поэтому требовалось что-то из ряда вон выходящее, чтобы встряхнуть веру горожан в их великую миссию, влить свежую кровь в монархическую идею, на которой зижделся этот осколок великого некогда государства. Тем более, что ненавистная власть узурпаторов, скакнувших из грязи в князи, наконец рухнула в Метрополии на радость приверженцам Короны. Свершилось то, чего ждали десятки лет, то, что предсказывали сразу после переворота, отводя «выскочкам в погонах» сначала не более недели, затем — месяца, потом — полугода, года, пятилетия…

И в изощренных на интриги мозгах стареющих вельмож возникла идея, отдающая авантюрой: возвратить монарха на опустевший трон, заменить символ живым человеком. Это было непросто: Эрран Последний не оставил наследников, и эта ветвь древней династии пресеклась на мизантропе, больше любившем собак и лошадей, чем людей. Но ведь оставались другие — эмиссары Сардубоду рыскали по уцелевшим государствам Саракша, отыскивая чахлую поросль некогда могучего древа Эрранов. Но тот оказывался замаран морганатическим браком, этот по определению уже не мог оставить потомства. А Империи не нужна была кратковременная марионетка на троне. Ей нужно было знамя, способное повести за собой.

И такое знамя нашлось в захолустье северной Пандеи, где завершал свой жизненный путь кузен Эррана Двенадцатого. Исторический выбор пал на его дочь, молодую Эну, зарабатывающую себе на жизнь уроками музыки и пения. В ее жилах смешалась чистая кровь члена Императорской фамилии и не менее древних властителей Альстогру, а лучшего и пожелать было нельзя. Королевская Свадьба, сыгранная буквально накануне Великой Войны, была последней попыткой отсрочить неизбежную бойню, изменить расклад сил на политической арене предвоенного Саракша. Рождение наследника двух престолов должно было примирить противоборствующие коалиции или хотя бы взорвать их, заставить лихорадочно выстраивать новые комбинации. Ведь на все это нужно время, и войны порой выигрываются еще до их начала… Но родилась девочка, и все доводы королей, кроме последнего, [ «Последний довод королей» — война (иносказат .).] оказались исчерпаны…

Но какое значение сейчас, на руинах мира, имел пол августейшего ребенка? Важно было лишь то, что Эррана — плод от чресел монархов минувшего.