Тоска усиливалась оттого, что он не видел выхода. Бежать — догонит Валерик, от него нигде не скроешься, потому что он маньяк. Остаться — перемелят жернова бандитской разборки. Посоветоваться тоже не с кем. Поговорить с Захаркой? Тот доложит Шустову, хотя, наверняка думает так же, как Бубон, и не хочет добровольно совать голову в петлю. Но что взять с бедного еврея. Он живет не сердцем, а умом, и по уму, конечно, ему выгоднее остаться в спайке с Валериком, чем заключать сомнительный союз с Бубоном. Плюс к тому у Захарки наверняка приготовлена аварийная посадка в Тель-Авиве, где они все отсиживаются, и это, пожалуй, единственное место на земле, где можно укрыться от праведного гнева таких безумцев, как Валерик. А вот ему, Бубону, раздухарившемуся московскому балбесу, деваться некуда. Вся остальная Европа, включая США, простреливается русской братвой насквозь.

Все же он сделал попытку законтачить с банкиром, хотя и намеками. Специально завернул в «Форум-интернешнл» к концу рабочего дня. Захарка копался в бумагах, разваленных на столе, очечки на носу, вид озабоченный, в глазах — мгла. Появлению соратника удивился:

— Ты чего, Санюшка? Вроде не условливались.

— Вели своей крысе подать чего-нибудь. В глотке пересохло.

Захарка нажал кнопку, распорядился. Через минуту секретарша явилась с подносом: кофейник, графинчик, сливки, тарелочка со сдобным печеньем. И сама секретарша сдобная, даже с излишествами. Симон давно прилаживался ее обиходить, но не хотел связываться с Захаркой. У того каждая мелочь на учете, и никогда неизвестно, почем идет.

Захарка рассовал бумаги по ящикам, пересел к Бубону.

— Что случилось, Санюшка?

— Пока ничего.

— Но зачем-то же ты приехал?

— Просто так, по дружбе — невозможно?

Захарка нахохлился, снял очечки, протер стеклышки. Ответил с печальной улыбкой:

— Хорошо бы по дружбе, Санюшка. Да где уж нам. Такую махину везем. Ни на что времени не остается, увы!

— Как Эльвира?

Если до этого вопроса Захарка был печален, то теперь на худенькой мордашке отразилось глубокое страдание.

— Болеет, Санюшка. Как раз сегодня отправил на УЗИ.

— И чего с ней?

— Колики. То тут, то там. Надо хорошенько обследоваться.

— Детишки хотя бы, надеюсь, в порядке?

Страдание на лице Захарки достигло высшего пика, казалось, он сейчас зарыдает.

— Дети здоровы, тут другая проблема. Пора их вывозить отсюда, ты же понимаешь. Но как? Отправить в чужие руки, на чужую сторону. От сердца оторвать. Ужасное время нам выпало, Санюшка, ужасное. Утром не знаешь, что будет вечером. А они крохи беззащитные, глазенки сияют: папочка, папочка! Не догадываются, в какой стране родились. Атмосфера ненависти, удушья. Нельзя допустить, чтобы ею пропитались. В Риге синагогу взорвали, слышал?

— Так это же в Латвии.

— У нас хуже будет. Очень скоро, поверь мне.

Бубон добавил в кофе коньяку, Захарка пил со сливками. Пока он не сел на любимого конька, Бубон кинул первый намек.

— Верно говоришь, Захарий. Вывозить детей надо. Да и мне пора двигать с инспекцией. Польша, Вена, Мюнхен — не оставишь без присмотра. У них сразу бардак. Я уж и так на месяц задержался против обычного. Что делать, Захарий? Посоветуй.

У Захарки страдание на лице помягчело. В черной глубине глаз сверкнуло любопытство.

— Так ты за этим приехал?

— Ну да, посоветоваться. В конвейере шестеренки скрипеть начинают, если их не подмазывать.

— Какой же я тебе советчик? Ты Валерика спроси.

Крохотная ловушка, Бубон легко ее обошел.

— Валерик стратег, на нем весь бизнес. Я — обыкновенный клерк. Зачем его дергать по пустякам. И потом, ты же знаешь, в каком он настроении…

Захарка тихо спросил:

— Трухаешь, Санюшка? Ломануть хочешь?

Бубон разозлился, но понарошку, без запала.