Мэри всегда была слишком серьезной, наверное, такой и осталась. Открывая ворота, он рассматривал дом. Похоже, она получила что хотела. Ее хозяйство выглядело, как ей всегда нравилось: строго, мило, до предела аккуратно.

Мэри отлично усвоила все уловки, как взять мужчину в оборот, и точно знала, чего хочет в своей безгрешной, размеренной жизни… впрочем, может, для Пита это обернулось благом. И неожиданно для себя Консидайн почувствовал облегчение.

Наружная дверь была затянута сеткой от насекомых, а внутренняя открыта. Звеня шпорами, он поднялся на веранду и вошел. В душной маленькой гостиной с брюссельским ковром чинно стояли жесткие стулья, покрытые темно-красным плюшем. На спинке каждого стула лежала чистая белая салфеточка. Это была солидная претенциозная комната, чопорная и подчеркнуто респектабельная. Словом, вылитая Мэри. И Консидайн вдруг почувствовал жалость к Рэньону. Интересно, насколько ей удалось его?

— Кто-нибудь дома?

Его голос прозвучал слишком громко, даже как-то неуместно в этой удручающе-благопристойной комнатке.

Мэри Рэньон вошла в гостиную и замерла на месте. Ее опрятное домашнее платье хорошо сидело на ладной фигурке, волосы были гладко зачесаны назад. Она выглядела уверенной в себе, уравновешенной женщиной. В прежние времена он не замечал в ней такого. Видимо, подобные черты проявляются у женщины, которую любят или которая заарканила себе хорошего мужчину.

— Привет, Мэри.

Она побелела как полотно и начала обеими руками разглаживать платье, тщательно, медленно, как делала прежде, когда из-за чего-то расстраивалась. Соблюдение приличий Мэри всегда считала важнее всего. Консидайн усмехнулся, вспомнив, как она ненавидела даже мысль о физической близости, потому что это оскорбляло ее чувство благопристойности.

— Что тебе надо?

В ее словах сквозила неприязнь. Да, подумал Консидайн, Мэри есть Мэри. У нее есть мужчина, дом, а его возвращение таит в себе опасность.

— Где Пит?

— Его нет. — Она комкала в пальцах фартук, делая вид, что вытирает свои, уже сухие руки. — Зачем ты приехал? Почему не оставишь нас в покое?

— Ты уж вообразила, что мы могли бы вспомнить старые времена, Мэри? — съязвил он. Она вспыхнула и рассердилась:

— Уезжай! Не порти нам жизнь!

Консидайн не сдвинулся с места. Пожалуй, это была самая неприятная часть задуманного плана. Он взглянул на каминные часы.

— Не волнуйся, не останусь. Я приехал повидать Пита.

— Повидай, если так хочешь. Но учти, он тебя не боится.

— Пит? Пит Рэньон никогда не боялся никого и ничего… даже когда знал, что я могу застрелить его. Только ты смогла так скрутить его, иначе он не усидел бы в такой комнате. — Он посмотрел ей в глаза. — Когда связываешь мужчину слишком туго, он задыхается. Отпусти веревку и предоставь ему немного свободы. Если он любит тебя, то свяжет себя сам и будет даже рад своей неволе.

— Я не помеха Питу, — запротестовала она. — Он стал уважаемым человеком и кое-что значит в этом городе. — Мэри глянула на него в упор. — Ты-то хоть для кого-нибудь что-то значишь?

Она угодила в его самое больное место. Он действительно ни для кого ничего не значил, и это сущая правда. И вдруг Консидайн подумал о Ленни. Может, все-таки хоть немножко для нее?

— Ошибаешься, дорогая. У меня есть девушка. Ее взгляд стал колючим. Увы, она как была, так и осталась собакой на сене. Но что же он так придирается, подумалось ему, из нее получилась хорошая женщина. Она прекрасно ведет дом, привлекательна, а в общем-то Пит к концу жизни, наверное, станет мэром или какой-нибудь не менее влиятельной фигурой.

— Ты ничего не будешь для нее значить, пока она не отнимет у тебя оружие и не превратит тебя в уважаемого гражданина!

— Такого, как Пит? Тебе, наверное, хочется, чтобы она тоже пришпилила, к небу звезду и выгнала из города моих лучших друзей?

— Ты знаешь, что Пит не хотел этого! — запротестовала Мэри.