— Потому что не могла, — в отчаянии проговорила она. — Тебя так возмутило, что у него есть деньги, что я не решилась подлить масла в огонь. Я бы сказала тебе. Позже. Когда мы все расставили бы по местам и ты был бы готов услышать. Как ты узнал?

— Из Интернета. Имя твоего отца довольно часто мелькает в Сети. Так я и нашел это. — Он разгладил на столе несколько смятых страниц. — Я распечатал их.

С тревогой она узнала статью, которая появилась несколько месяцев назад. Отец с наивной гордостью показывал свой новый дом, а журналист использовал его в качестве гида в экскурсии по роскошным интерьерам.

В статье нашлось место и для нее. Ее описывали как «днем одержимого работой доктора, а по вечерам девушку, умеющую развлечься». На фотографии она, возбужденная, в открытом платье, танцевала румбу. Окружающая обстановка позволяла определить, что это ночной клуб, где веселятся богатые.

Другие снимки. Она за рулем автомобиля — предмета ее гордости, источника наслаждения. Врач, живущий на зарплату, не мог бы позволить себе такую машину. Как и дом в самой дорогой части Лондона.

— Ты никогда не говорила мне об этом, — мрачно продолжал он.

— Я не обманывала тебя. Просто мне не приходило в голову, что это важно.

— Но вчера ты меня обманула. Не сказала о деньгах, которые отец дал тебе. Интересно, ты долго еще собиралась утаивать правду?

— Ты так говоришь, будто я стыдилась признаться тебе, — сердито фыркнула она. — Но я не совершила преступления, оказавшись богатой.

— Нет, но ты должна была быть честной со мной. Не позволять мне дурачиться, мечтать о женитьбе на тебе, о нашей совместной жизни.

— Когда я должна была все сказать тебе? — в негодовании воскликнула она. — В день приезда? По-твоему, когда мы встретились в аэропорту, мне следовало сказать: «Держитесь от меня на расстоянии. Я слишком богатая для вас»? Откуда я могла знать, что это будет иметь значение? Ты и сам не очень-то беден.

— Богата семья Мартелли, а не я. Я пользуюсь только минимумом, на который, думаю, имею право. И я не живу как богатый человек. Ты же знаешь, почему. Это все равно, что порвать и выбросить мою душу.

— Я понимаю это, но…

— Не можешь ты это понимать. — Бернардо побледнел и добавил: — Я и сам не до конца понимаю. Я только знаю, что должен жить так. Я хотел просить тебя выйти за меня замуж. Это тяжелое для тебя решение. Монтедоро — нелегкое место для жизни. Но я думал, что ты такая же, как я. Что ты привыкла к тяжелой жизни. И, когда есть любовь, что-то может получиться.

— Может, — с жаром подтвердила она. — Думаешь, я не знаю о тяжелой жизни? Я доктор.

— Но в конце дня ты приезжаешь домой в свои апартаменты в Мэйфере со всей их роскошью. Ты не сможешь жить на вершине горы. Сейчас ты думаешь, что сможешь. Но потом, когда будет уже поздно, ты обнаружишь, что жить там нельзя. И что тогда? Ты захочешь уехать и жить в Палермо. Или даже в Англии.

— Хорошее же у тебя обо мне мнение, — сердито проворчала она. — Будто я слабое существо, которое не умеет ни любить, ни давать.

— Нет, я так не думаю. Но я знаю жизнь здесь, а ты не знаешь. Ты видишь Монтедоро сейчас: лето, солнце, туристы. Но зимой туристы разъедутся по домам, и город погрузится в морозный туман, который проникает до костей. И ветра дуют неделями и уносят и подавляют твой дух.

— Но разве так плохо жить в Палермо? Это ведь тоже Сицилия и… — Увидев его лицо, она остановилась на середине фразы. — Впрочем, мне не стоило это говорить.