— Это никак Савы сын? А?

— Угадал. Старший, Мишка.

— Когда меня взяли, он под стол пешком ходил, а теперь эвон — парень. Во, время летит. Кто ж там пришёл-то?

— Да, наверно, твои сторонники, которые уцелели.

Когда они вошли в избу, в горнице под потолком сияла 10-линейная лампа, освещая стол, уставленный нехитрыми крестьянскими закусками и бутылками с самогоном. Вдоль стола у окон толпились гости. Среди них первым Нестор узнал Семенюту, дорогое лицо.

— Андрей!

— Нестор Иванович.

Они обнялись, расцеловались. Отстранив Андрея, Нестор пронзительно вглядывался в его лицо, искал дорогие черты Александра Семенюты.

— В тебе есть что-то от него.

— Так мы ж всё же братья, — улыбнулся Андрей.

— Мне писали, что Саша погиб, но как я не знаю.

— Полиция окружила дом, он отстреливался, пока были патроны. Последний пустил себе в сердце.

— Ну что ж, светлая память ему. Мы его никогда не забудем. О-о, Лева, здравствуй, — Нестор обнялся со Шнайдером. — Я рад тебя видеть. Лютый, ты ещё цел?

— Цел, Нестор Иванович, — улыбнулся Исидор Лютый. — Вы на каторге уцелели, а уж здесь нам сам бог велел.

И тут Нестор увидел стоявшего у окна молодого высокого парня, смущённо наблюдавшего за встречей друзей.

— А этого хлопца что-то не узнаю.

— Где ж тебе его узнать, — сказал Семенюта. — Когда тебя загребли, он ещё без штанов бегал. А ныне у нас это самый боевой товарищ Алексей Марченко.

— Ну здравствуй, боевой товарищ, — протянул ему руку Нестор. — Я рад, что наша организация молодеет. Очень рад.

— Алексей вас, Нестор Иванович, обожествляет, — сказал Семенюта.

— Вот это напрасно, Алёша. Мы — анархисты принципиально против вождизма. Как в «Интернационале-то» поётся: «ни бог, ни царь и ни герой». В этих словах отрицается всякое идолопоклонство. Почему? Не задумывались?

— Нестор, — вмешался Григорий. — Поздоровкались, пора и за стол. Мама вон уже сердится.

— Что ты, что ты, Гриша, — замахала рукой старушка, сидевшая на краешке кровати и не сводившая истосковавшихся глаз с младшего сына, нежданно-негаданно явившегося с каторги. — Пусть с друзьями наговорится.

— Вот за чаркой и будем говорить, — решительно сказал Григорий.

Все стали рассаживаться.

Григорий взял в руки «четверть» с замутнённой туманцем самогонкой, стал наполнять стаканы:

— Ну что, Нестор, ты сегодня у нас главная радость. Скажи словцо.

Нестор поднялся, взял свой стакан, заговорил негромко:

— Ну что, товарищи, эта встреча, о которой ещё месяц назад я и мечтать не мог, для меня тоже огромная радость. Мы опять вместе. Жаль, что нет среди нас Александра Семенюты и Прокопия, брата его, отдавших жизни в борьбе с царизмом. Нет с нами и первого руководителя и вдохновителя нашей группы Вольдемара Антони...

— Он далеко нынче, — заметил Шнайдер.

— Жив? — спросил Нестор. — Где он?

— Аж в Аргентине.

— Ого! Ну и хорошо, что бежал, а то бы не миновать ему столыпинского галстука. Надеюсь, услыхав о нашей революции, он вернётся и включится в борьбу. А она грядёт, товарищи, помяните моё слово, и будет нелёгкой.

— Но ведь революция уже свершилась, — заметил Григорий.

— Свершилась. А что она дала?

— Ну как? Свободу. Тебя вон с каторги вытащила.

— Верно, Гриша, свобода есть. Но война осталась, и так же как при царе «до победного конца». А земля-то у кого? У помещиков. А бедняки, которых мы поклялись защищать, по-прежнему без земли, без инвентаря, зачастую и безлошадные.