— Но, товарищ Махно, мы же за демократическую республику. Заметьте, за свободу, равенство...

— Вот-вот, не с этого ли начиналась Великая французская революция. А кончилось чем? Кончилось монархией Наполеона.

— Но мы принципиально против монархии.

— Знаю, товарищ Крылов, знаю. И то, что вы, эсеры, терроризировали царское правительство, знаю. Более того, всегда одобрял это и сам принимал в терроре посильное участие, за что восемь лет и восемь месяцев бренчал кандалами на каторге.

— Кстати, товарищ Махно, я тоже проходил сей «университет», — улыбнулся Крылов.

— Вот видите, товарищ, мы с вами из одной купели, а думаем розно. Но, что касается Крестьянского Союза, то я обеими руками «за».

— Я рад, товарищ Махно. Когда мы сможем созвать крестьян на митинг?

— Да хоть завтра.

Нестор обернулся к Шнайдеру:

— Лева, составь объявление о митинге: завтра с 9 утра на Соборной площади.

— А придут ли?

— Придут. Укажи только в объявлении, что митинг собирается анархо-коммунистами по вопросу о земле. И безногие приползут.

— А где, в каких номерах мне посоветуете остановиться? — спросил Крылов-Мартынов.

— Какие там ещё «номера», товарищ, — сказал Нестор. — Вы наш гость, у меня и остановитесь.

Придя домой, Нестор попросил мать приготовить яичницу и поставить самовар.

— Прошу в горницу, — пригласил гостя Махно. — Рассказывайте, что там в уезде творится, в губернии.

— То же, что и по всей стране. Свободу получили, тюрьмы открыли, а к власти пришли кадеты. От этих крестьянам нечего ждать.

— А ваши-то есть в правительстве?

— Из эсеров Керенский — министр юстиции.

— Ну и должность вам отвалили кадеты, — усмехнулся Махно. — Царские законы, как я понимаю, по боку, новых ещё нет. На какие же законы опирается ваш министр юстиции?

— Ну, вам всё сразу и подавай.

— На то она и называется Революцией, чтоб смести старый строй и строить новый. А кадеты, так называемые конституционные демократы, всё же монархисты. Верно?

— Пожалуй, так, — согласился Крылов.

— Не пожалуй, а точно. Стало быть, в любой момент они могут вернуть монархию, посадить на шею народу тех же Романовых. Власть кадетов чревата реставрацией.

— Трудно с вами не согласиться, товарищ Махно.

— Спасибо за согласие, товарищ Крылов. Но вы всё же не сказали, что в уезде делается?

— Вас, конечно, интересуют анархисты?

— И они тоже.

— Появилась в Александровске известная анархистка Никифорова.

— Маруся?

— Она самая.

— Ну, этой палец в рот не клади. Она, слышал я, сидела в Петропавловской крепости.

— Да. Потом её выслали в Сибирь, она бежала в Японию, оттуда в Америку, потом в Европу.

— Ай да Маруся, бой-баба.

— Баба ещё та. Освоила все европейские языки, на любом чешет как на родном. Но опять проповедует террор. Мало того, тренируется в стрельбе вместе с мужем.

— Кто у неё муж?

— Поляк какой-то, тоже анархист. И тоже толкует, что всех контрреволюционеров надо на мушку.

— Хороша семейка, нечего сказать, — засмеялся Махно. — Но поляку этому я не завидую. Ей-ей. Маруся — порох, как он с нею ладит?

Евдокия Матвеевна появилась в горнице с тяжёлой сковородой.

— Снидайте, хлопцы, на здоровьичко.

Они принялись за яичницу, Нестор сказал:

— Никифорова наверняка возглавила анархистов.

— Угадали, товарищ Махно. Мало того, зовёт к экспроприации банков.

— А что? Может, она права.