|
Его бы слова да богу в уши… В общем, Ленка находилась под его неусыпным надзором, что создавало мелкие неудобства нам и большие ей. Вторым исключением являлись запои, которые тоже имели место быть на почве недоверия и неприятия женского пола. Заведи он подружку, и глядишь, глупые мысли его бы оставили, но при слове «женщина» дядя Юра каменел лицом и не реже четырех раз в год запивал. Но делал это исключительно интеллигентно – запирался в своей комнате и выходил оттуда только на работу. Работал он начальником котельной. Заглянув к нему как‑то во время запоя (Ленке хотелось убедиться, что с родителем все в порядке), мы застали его в кабинете, он сидел столбиком и таращился куда‑то в угол. Подчиненные привычки своего начальника хорошо знали и в такие дни его не беспокоили. Женщины ему от души сочувствовали, потому как жена негодяйка и он один дочь ставит на ноги, а что запивает иногда, так ведь это по поводу, да и ведет себя тихо. Уверена, многие из них с удовольствием помогли бы ему в нелегком деле выращивания Ленки (к двадцати годам она с трудом преодолела барьер в 158 сантиметров), но, как я уже говорила, от женщин дядя Юра бегал как черт от ладана. Ответ на его вопрос я подготовила заранее и принялась излагать:
– У меня родители на гастролях, а я одна ночевать боюсь. – Так ночуй у нас, – с радостью предложил он. – Мне родители должны звонить в девять вечера, у нас уже одиннадцать будет. После девяти тариф другой, потому и звонят поздно. Мое объяснение вкупе с честным курносым лицом и взглядом голубых глаз, которые никогда не лгут, произвели самое благоприятное впечатление. – Хорошо, – кивнул он и добавил: – Я вам позвоню. – Вот уж счастье привалило, – ворчала Ленка. – Что будем делать? – Не знаю. Лишь бы с проверкой не притащился, а там что‑нибудь придумаем. – Может, еще повезет, – вздохнула Ленка. – Авось запьет как раз сегодня. И по срокам уже пора, и с утра родину ругал, мол, никакой государственной программы по подготовке к отопительному сезону. – Обнадеживающий признак, – кивнула я. – На всякий случай надо усыпить его бдительность. Ленка пошла включать музыку, а я вздохнула, уже догадываясь, что меня ожидает. Так и есть, Петр Ильич, концерт для фортепиано с оркестром. Из сладкой дремы меня вывел скрип двери – дядя Юра робко заглянул в комнату, я только‑только успела сделать счастливое лицо. – Может, дыньки покушаете? Или чаю? – шепотом спросил он. – Спасибо, папа, не хочется, – ответила Ленка. – Все, все, не мешаю, – залопотал он и закрыл дверь. – Золотой у тебя папуля, – восхитилась я. – Моего на такую фигню не купишь. В половине девятого мы отправились ко мне, держа под мышкой «Божественную комедию». Дядя Юра сам книг не читал, но очень уважал читающую публику, и Данте в суперобложке вызывал у него самые теплые чувства. В половине одиннадцатого он все‑таки позвонил, и Ленка недовольно ответила: – Папа, я уже сплю. Так что можно было быть уверенными, что завтра он звонить не рискнет. Ночь перед ограблением прошла без сна. Мы с Ленкой лежали рядом и по большей части молчали. Воображение рисовало самые немыслимые картины: то пачки долларов ровными рядами по всему столу, то мрачный подвал (именно так представлялась мне тюрьма). – Ой, какие же мы дуры… – запричитала Ленка. – Уймись! – шикнула я. – Мы же еще ничего не сделали. Следующий день, роковая среда, был самым долгим днем в моей жизни. Из рук все валилось, взгляд без конца возвращался к стрелкам часов, а те замерли, как приклеенные. |
