– Совсем никого? – стараюсь скрыть неверие в голосе, только не получается. У меня нет семьи, если уж на то пошло, только бабуля, но ценность, по крайней мере, одного члена семьи… ну, безгранична.

– Только я, – подтверждает он, отчего я молчаливо сочувствую и начинаю размышлять над тем, какое одиночество заключается в его признании.

– Только ты?

– Неважно, как ты это преподнесешь, Ливи. По-прежнему буду только я.

– У тебя никого нет?

Поднимаюсь и опускаюсь на его груди, когда он вздыхает:

– Уже три. Дойдем до четырех? – ласково спрашивает он. Он не выказывает раздражение или нетерпение, хотя могу сказать, если продолжу в том же духе, они обязательно появятся.

Не так уж сложно поверить, учитывая мою собственную скудную семью. Еще у меня есть Грегори и Джордж, но кровный родственник только один. Один – больше, чем никто, один – это кусочек истории.

– Ни одной живой души? – вздрагиваю, как только слова срываются с губ, и тут же извиняюсь. – Прости.

– Тебе не нужно просить прощения.

– Но совсем никого?

– И у нас номер пять, – слышу нотки веселья в его голосе и, надеясь увидеть блеск той редкой улыбки, поднимаюсь с его груди, но все, что вижу, это мокрая, ничего не выражающая красота.

– Прости, – улыбаюсь.

– Принято, – ловким движением он отправляет меня на другую сторону ванной, укладывая на спину. Мои ноги расставлены, и он стоит между ними на коленях, взяв меня за лодыжку, поднимает ногу до тех пор, пока моя ступня не оказывается по центру его груди. Мой крошечный пятый размер¹⁷ будто теряется на фоне его мышц еще больше, когда его большая мужская рука начинает ласкать кончики пальцев, а сам он смотрит на меня задумчиво.

– Что? – его вопрос сводится к простому выдоху под обжигающей страстью синих глаз. Миллер Харт источает страсть каждой клеточкой великолепного тела и даже полным решимости взглядом синих глаз. Надеюсь, это особый случай и он только для меня, но понимаю, что надеюсь зря. Возможно, Миллер Харт открывается и срывает маску лишь тогда, когда он играет с девушкой.

– Просто думаю о том, как мило ты смотришься в моей ванной, – тихо говорит он, поднимая мою ногу к своему рту и медленно, мучительно медленно, лижет кончики пальцев, верхнюю часть ступни до тех пор, пока не оказывается у моей голени, колена… бедра.

Вода вокруг меня колышется от тихих вздрагиваний, руками цепляюсь за края ванной, царапая блестящую керамику. Кожа теплая от горячей воды и пара в ванной, но жар его языка обжигает, я будто в огне. Тихо выдыхаю, закрываю глаза и подготавливаю себя к тому, что меня будут превозносить, и когда он достигает точки, где мои бедра встречаются с водой, рукой забирается под поясницу и без всяких усилий приподнимает меня, приближая ко рту так, что мне нужно сдвинуть руки, чтобы не уйти под воду. Со всей силы цепляюсь за края ванной, а он осторожно направляет меня в область его настоящего возбуждения – место, где агония страсти интенсивна и где я глубже и глубже погружаюсь в возбуждающий мир Миллера Харта.

Сложно справляться с его легкими покусываниями возле клитора. Легкие движения языка приносят муку. Но когда он погружает в меня два пальца и начинает неспешные движения в такт своему рту и языку, я теряю всякую надежду удержать тихое блаженство вокруг нас.

Хнычу и выгибаю спину, мышцы рук, цепляющиеся за ванну, неимоверно болят, а мышцы живота напряжены в попытке контролировать яркие искры, взрывающиеся в паху. Мое возрастающее желание только подстегивает его, толкающиеся пальцы подкрепляют полный желания шаг. А движения становятся более твердыми, решительными.

– Не знаю, как ты со мной это делаешь, – шепчу в своей темноте, медленно качая головой.