Привычно заныло сердце, привычные жгучие слезы подступили к глазам, защипало веки. Анна Степановна в приступе острой жалости к себе грузно опустилась на банкетку и заплакала. Когда первые слезы обиды прошли и дышать стало легче, она тяжело вздохнула, встала и направилась на кухню разбирать продукты.

Что уж теперь рыдать, все равно ничего не изменишь! Не было бы хуже. Теперь ведь телевизор нельзя включить, газету открыть, чтобы не наткнуться на какие-нибудь ужасы. Не дай бог с Юлькой что-нибудь случится! Этого Анна Степановна боялась больше всего на свете — до холодного пота, до ночных кошмаров. Эта ее работа… Ходит к клиентам на дом, неизвестно к кому, куда. А про личную жизнь и говорить нечего, только и делает, что приключений ищет. Ничего не боится.

Но как же все-таки получилось, что девчонка выросла такой… такой нахальной и циничной. Ведь с детства, с младенчества ей внушали только доброе, книги умные читали, разговаривали о жизни. Ума-то она набралась, кого угодно переговорит, переспорит, а вот души нет… Любит только себя, замечательную, считает, что весь мир существует для нее одной. И ведь, что самое удивительное, все так и получается — как она хочет, будто само собой.

Со двора через открытую форточку доносился заливистый лай одуревшей от долгожданной свободы молодой колли. Воспоминание было таким ярким и щемящим, что слезы снова брызнули из глаз…

… — Послушай, ну нельзя же быть такой самоуверенной, — ее голос звучал устало и расстроенно. — Конечно, человек должен верить в свои силы, но нельзя все-таки считать себя лучше других.

— Мама, а почему я не могу считать себя лучше других? — пятнадцатилетняя Юля искренне недоумевала. — Я ведь действительно лучше многих.

— И чем же ты лучше?

— Ну, во-первых, я красивая. Ты будешь это отрицать?

— Не буду. Хотя, знаешь, на вкус и цвет… — Мать внимательно смотрела на раскрасневшуюся от спора дочку, та действительно выглядела очаровательно. Эдакий белокурый ангелочек со старой пасхальной открытки, только крылышек не хватает.

— Да есть, есть! — Юля почти кричала, она всегда легко заводилась, когда ей приходилось отстаивать свои взгляды. — За мной мальчики толпами бегают, ты знаешь. И не только мальчики.

Юля посмотрела на свое отражение в зеркале, очень взрослым и кокетливым жестом откинула со лба светлую прядь.

— Во-вторых, я умная. По крайней мере для своего возраста. Думаю, для золотой медали будет достаточно.

— По-твоему, этим определяется, кто лучше, а кто хуже?

— А чем? — хмыкнула дочь.

Анна Степановна сознавала, что вряд ли сможет достучаться до дочери, они все в пятнадцать лет неуправляемые, самоуверенные, сама была такой же когда-то. А тут еще Юля вбила себе в голову, что ее берегут высшие силы… Да, ей действительно необыкновенно везет по жизни, а жаль, наверно. Зря говорят, что дураки учатся на своих ошибках, а умные — на чужих. Это умные на своих ошибках учатся. А дураки вообще не учатся ничему. И чужие ошибки никому не впрок. Вот если бы Юлька пару раз ткнулась мордой в лужу, может, и подумала бы, а стоит ли лезть на рожон. А так… Пустая говорильня.

— Почему-то каждый уверен, что плохое может случиться с кем угодно, но только не с ним. Ведь другие — они обычные, а я — такая! Особенная!

— Ну и что? — Дочь посмотрела на нее с таким высокомерием, что Анна Степановна почувствовала себя полной идиоткой.