«Что с Жаном?»

Он крикнул:

— Жан!

Но крик его прозвучал, как шепот. Боб принялся лихорадочно развязывать платок, защищавший лицо друга. Неловкие, ослабевшие руки никак не могли справиться с узлом.

Наконец Боб увидел бледное лицо, закрытые глаза.

— Жан! — снова крикнул Боб.

И снова из его уст вырвался только шепот.

С огромным трудом удалось ему высвободить ноги из песчаной насыпи и достать фляжку с водой. Он намочил платок, отер Жану лицо, потом начал вливать воду- каплю за каплей- сквозь стиснутые зубы.

Жан глотнул воды. Раз, другой. Открыл глаза. Хотел что-то сказать, но только закашлялся.

Боб помог ему сесть. Наконец Жан заговорил:

— Боб, — прошептал он, — я никуда не гожусь.

Боб затряс головой:

— Неправда. — Его поразил звук собственного голоса. Словно пискнул галчонок. И все-таки он продолжал:- Чепуха. Буря кончилась, прошла. Мы живы. Значит, идем дальше.

И попытался встать. Ох, как это было тяжело! Будто на него навалилось все небо, раскаленное небо пустыни.

Встал.

А потом бесконечно долгие четверть часа помогал подняться Жану.

Жан, видимо, не очень сознавал, что происходит. Кажется, он даже не слушал и, уж наверно, не понимал, что говорит ему Боб. Несмотря на это, Боб говорил. Говорил без остановки. Так, словно сам себе хотел объяснить, что происходит.

— Вставай, — говорил он, — вставай, брат. Самум кончился. А мы должны идти дальше. Нам надо идти в Ят. Мы прошли пока не больше тридцати километров. Это очень мало. Чертовски мало. Значит, надо вставать, слышишь? Вставай!

В конце концов ему удалось поднять Жана. Положив руку друга себе на плечи, он обнял его за талию. И начал командовать: левой-правой, левой-правой, словно учил друга ходить.

Жан был тяжелый, очень тяжелый. Но постепенно он как-то попал в ритм. И они пошли: левой-правой, левой-правой, ле-вой-пра-вой.

Шли, как два сгорбленных старца. Как двое калек. Шли качаясь, чуть не падая. Но шли.

И даже неважно было то, что при такой скорости они доплетутся до Ята не раньше чем через неделю, если вообще доберутся туда. Важно было другое: они шли.

Часы у обоих стали- туда проник песок. Судя по солнцу, было раннее утро. Боб проверил направление по компасу. Компас был тоже полон мелкой песчаной пыли.

И это было неважно. В эти минуты важно было только одно: идти, идти вперед.

— Мы должны идти, Жан, — говорил Боб хриплым голосом. — Левой-правой. Что бы там ни было. И будем так идти до самого края света, если Ят на краю света. Мы должны дойти до Ята. Понимаешь, Жан? Левой-правой. Понимаешь?

И тут он с безмерной радостью услышал голос Жана, еще более хриплый, чем его собственный, и почувствовал, что Жан пытается идти самостоятельно.

— Понимаю, Боб, — сказал Жан.

Они шли. Шли полчаса, три четверти часа, час. Сколько они прошли? Смешно сказать… А через час Жан снова ослабел. Упал.

Боб сел рядом с ним. Дал ему воды, сам выпил два глотка. А потом уселся так, чтобы заслонить Жана своей тенью, прикрыл голову платком и впал в тревожный, горячечный полусон.

Неожиданно Боб почувствовал, что кто-то дергает его за руку. Это был Жан. С трудом открыл глаза. И в ту же секунду понял, почему Жан так лихорадочно его трясет.

В небе слышался приближавшийся рокот самолета.

Боб вскочил так резко, что у него потемнело в глазах. Над горизонтом показался темный, с каждой секундой выраставший силуэт небольшой спортивной машины.

От счастья Боб почувствовал слабость. Ему пришлось снова сесть.

А самолет, сделав изящный разворот, пошел на посадку и легко сел на песок в каких-нибудь пятидесяти метрах от них.

Они смотрели на него, как на чудо.