Ну и вот, вечером я уселась перед телевизором в черном вечернем платье. Я заранее приготовила здоровенные вкусные сандвичи, поставила бутылку британского шерри, и они дожидались, пока я перестану так нервничать и не пожелаю выплескивать все эти вещи обратно. Я вдобавок закрыла парадную дверь, собираясь прикинуться, будто никого нету дома, если кто-нибудь постучит. (Кто-нибудь из соседей вполне мог прийти и сказать: «Дорогая, наш телик накрылся, а нам ведь не хочется пропустить твоего муженька, правда? Поэтому мы пришли посмотреть на него вместе с тобой». Мысль на самом деле такая, что они надеются, он запутается и будет очень мило немножечко позлорадствовать над моим огорчением, которое было бы только естественным.)

Так или иначе, сердце у меня почти выскакивало и падало на коврик у камина, когда на экране возникло «Снова и снова». Вдобавок мешала то одна, то другая проезжавшая мимо машина, отчего на экране мелькало полным-полно снега и слышалось громкое шипение, так что я сыпала проклятиями, прямо как сыпал бы ими сам Говард. Но через чуточку времени все пошло хорошо, люди, которых набрали в первую часть шоу, были, как обычно, толпой дураков, кроме одного банковского клерка, который вполне много знал про современный джаз и мог соперничать за Большие Деньги. Но по правилам никто не мог бороться за них, пока борется кто-то другой, а в данном случае этим кем-то был Говард. Потом нам показали рекламу, я съела пару сандвичей, запила британским шерри, и когда увидела на экране выходившего во второй части шоу Говарда, то чувствовала себя на самом деле вполне спокойно. Говард выглядел очень уверенно и ответил на громкие аплодисменты каким-то достойным кивком. Потом его поставили в большую кабину со стеклянной дверью, и он надел наушники, и там были большие часы, готовые затикать. А потом Лэдди О'Нил, который был теперь в самом деле вроде очень старого друга, попросил принести вопросы за Большие Деньги, и улыбавшаяся до ушей брюнетка – на этой неделе в колготках телесного цвета – их вынесла. Лэдди очень торжественно объявил:

– А теперь вопрос за шестьдесят четыре фунта. – Он прокашлялся, и почти было слышно очень нервное, быстрое дыхание людей, но не слышалось ни единого другого звука, когда он сказал: – Я хочу, чтобы вы назвали четыре книги, в заглавии которых есть слово «золотой», а также имена их авторов. Ясно?

Говард сказал, что да.

– Хорошо, – сказал Лэдди. – Тридцать секунд, время… пошло.

И Говард сказал:

– «Золотой осел» Луция Апулея. «Золотая ветвь» сэра Джеймса Фрэзера. «Золотая чаша» Генри Джеймса. И… и… и… – Это было ужасно, Говард отчаянно силился думать, а часы тикали. – И, – сказал Говард, – «Золотая легенда» Лонгфелло.

Все, конечно, бешено захлопали, а Говард говорил:

– Или «Золотой век» Кеннета Грэма. Или «Золотая стрела» Мэри Уэбб. Или «Золотая…»

Но тут его заткнули, и Лэдди спросил, хочет ли он продолжать и услышать вопрос за сто двадцать пять фунтов. Говард хотел. На сей раз ему было сказано, что он должен ждать тридцать секунд, прежде чем отвечать.

Лэдди О'Нил сказал:

– Вот настоящие имена некоторых авторов. Я хочу, чтоб вы назвали, за сто двадцать пять фунтов, их псевдонимы или вымышленные имена. Ясно?

Ясно. Тогда он протараторил эти имена, и, честно сказать, для меня они не имели никакого смысла.