Игнатий оглянулся: волосы стражников тоже слегка позеленели, мягко волнуясь, как под водой, поднялись кверху, кафтаны взялись лазурью. Шаг, другой – оба исчезли в расселине, обозначившей себя на миг, подобно зигзагу лиловой молнии. Игнатий двинулся дальше…

– Стой, падалище! Назад!

Минуты через три послышались скрежет, шум борьбы, и угрюмо лыбящийся Савва, чуть пошатываясь, снова вступил в овраг. На миг выставилась из расселины голова Акимки.

Он крикнул: «За все на правилке ответишь!», кинул в Савву камнем, попал, Савва споткнулся, но все ж таки, скрежетнув зубами и держась за бок, побежал от расселины прочь.

Зеленца накрыла Акимку с головой, а Савва кинулся совсем не в ту сторону, в которую двинул Игнатий: по дну оврага вдоль ручья, лишь недавно проломившего ледяную корку, заспешил он в сторону Москвы-реки!

Игнатий борьбы и криков не слыхал, бегства Саввы тоже видеть не мог: слишком далеко от неолитических камней был уже. Приостановившись, он вынул мобилку, с омерзением провел пальцем по черному экрану.

Высветилось личико Кириллы. Рядом с ней мелькнул какой-то мужик.

– Ты что ж это, лахудра, обманным делом занимаешься? С полюбовником спозналась, думаешь, он защитит? Зачем не пришли? Скворец с вами или как?

– С нами… Разминулись мы, – еле вымолвила Кирилла.

– Ждите дома. Скоро буду. Ослушаетесь – обоих кончу!

Кирилла в страхе отключилась.

Жирно плюя, в гневе срывая и никак не изловчась содрать туго повязанную красно-зеленую бандану, громадный Игнатий в несколько прыжков скакнул на проспект Андропова, выбросил руку вперед.

Старый, с прогнившими боками «мерин» тормознул, сдал чуть назад…

У лахудры ждала Игнатия неожиданность: седая, но еще молодящаяся соседка подошла на лестнице, ужатым шепотом спросила:

– Кирюльницу ищете?

– А хотя б ее.

– Так она со своим хахалем на Курский только что ускакала. На Украину они собрались. И птицу краденую с собой забрали. Быстрей! Еще успеете! Да прижмите их там хорошенько! Поезд номер…

Игнатий стремглав кинулся вниз.

В квартире, не обращая внимания на оставленный непрошеными гостями бедлам, еще раз перебрали вещи в пакетах, напоили скворца, дали ему мороженой клюквы, размочили сухарь.

– Куда теперь? – Кирилла обреченно глянула на Володю. – Через двадцать минут сюда рыжебровый заявится.

– Не знаю. Может, за границу, может, в глубинку нашу…

Володя плюхнулся в кресло, прикрыл глаза.

Тут сознание Человеева было опять потревожено: Ванька!

Тревога заговорил тихо, заговорил вкрадчиво. Губы его блестели, как сахарные.

– Не боишься – в Офир?

– Ничуть.

– А ты, может, в расселину хочешь? Петровский либо елизаветинский уклад тебя манит?

– В Офир! В Офирское царство отведи, Тревога.

– Не знаю, получится ли. Время на дворе сам видишь какое…

– Ты же по границе разума звал пройти!

– По границе разума в Офир только и можно добраться… И хорошо б повесть про такое наше совместное путешествие написать. Пойми, Человеев! Судьба есть сюжет. Исполнение судьбы – повесть. Замысел судьбы принадлежит Богу. Исполнение – человеку. Вот и надо, чтоб из нашей совместной повести стало ясно: с отнятием у русских и у малороссов-украинцев их сходства и братства навсегда будет отнята у тех и у других часть души. Не усекновение главы! Усекновение души, если не опомнитесь, ждет их и вас!

– Ты иллюзия, Тревога. И слова твои лишние. У нас сейчас обо всем об этом по-другому лучшие умы судят.