Не мог объяснить себе этого и я: ведь главам семейств грозило скорей всего поселение, а детям – тем не грозило ничего.

Притопывая ногами от холода, я как раз обо всем этом думал, как вдруг увидел скользящий по льду Анадырского лимана красный шар.

Шар двигался небыстро, но уверенно, при этом вокруг собственной оси не вращался: словно его прикрепили к доске.

Тут на квадратном «Хаммере» выехал на лед еще один рыбак, и я от красного шара взгляд оторвал.

В черной колымаге с мотором сидели двое. За рулем – женщина.

Однако первым из машины выбрался кряжистый мужичок: открыл багажник, выкинул на снег полутораметровый стальной бур. За буром вслед – широкую и высокую деревянную подставку.

Женщина осталась в машине, стала краситься-пудриться, а рыбак залез на подставку и начал полутораметровым буром проворачивать во льду лунку для ловли корюшки. Делал он это так серьезно, что я невольно залюбовался.

Вообще ловля корюшки вызывала здесь у всех сильное возбуждение, если не сказать лихорадку, как будто ловили стерлядь или волшебных золотых рыбок. Постепенно я и сам поддался общему возбуждению. И, несмотря на лютый холод, закидывал удочку снова и снова.

Корюшка как будто только моей лески и ждала. Одна, вторая, десятая, двадцатая! Изумрудно-золотистая, насквозь просвечивающая! Пахнущая зеленым, еще не вызревшим арбузом, – а для тех, кто не пробовал молодых арбузов – огурцом, она притягивала к себе, как ни одна другая рыба!

Я подносил корюшку к глазам и к носу, но цвет тут же пропадал, запах тоже, мороз брал свое.

Легкость добычи порождала хищнический, нездоровый азарт.

Да и корюшка словно умоляла рыбаков: ловите больше, ловите без конца! После вылова голова маленькой рыбки глядела ничуть не грустно, без оскала, даже с веселинкой. Не то что у тихоокеанского страшилища-бычка, которого и в руки брать не хотелось!

Вообще-то тихоокеанская зубастая корюшка и сама хищница, дай бог всякому. В мае здесь ее ловят больше чем надо и тогда сдают на муку.

Варварство, конечно. Но ведь и сама корюшка – искусный варвар! Она ловко и хищнически уничтожает – да что там! – поедом ест молодь тихоокеанского лосося: нерки, кеты, горбуши. Некоторые зовут здешнюю корюшку огуречником. Но, как объяснил знающий рыбак, огуречник – это японская малоротая корюшка. А та, которую мы ловили в Анадырском лимане, называется корюшкой зубастой тихоокеанской.

Ловили ее на маленькие блесны, собранные в ярусы по восемь-двенадцать блесен на каждом.

Я снова отложил удочку с пунцово-алой, хорошо различимой над снегами каплей поплавка.

Красный шар, между тем, приблизился.

Оказалась: это не шар, а маленькая, крепко и широко укутанная едва ли даже семилетняя девочка. Она была в красном комбинезончике, в светлом пуховом платке, поверх платка наброшен опять-таки красный капюшон. Комбинезончик перетянут по животу белым тонким поясом. За плечами у девочки виднелся увесистый бордовый рюкзак. Стало ясно: она самостоятельно пришла из города на рыбалку. А это почти пять километров, да еще в мороз!

Выбирая место для ловли, девочка остановилась. Тут ее и догнала мать: невысокая чукчанка, одетая в такой же новенький, пуховой, но только синий комбинезон, в руках она держала небольшой, меньше метра, стальной бур.

Я отвернулся, начал снова ловить.

Но через некоторое время любопытство пересилило. Бросив удочку, подошел поближе.

Мать со слезами в голосе о чем-то просила девочку. Та от матери отворачивалась. Рядом с ними в снегу лежали две рыбешки.

Я протянул девочке шоколадку, взятую, чтобы попить чаю в машине после рыбалки.

– Соко-а-атка, – сказала девочка.

– Это она привела меня сюда. Отец у нас… Ну, в общем, болеет. Раньше работал и тоже рыбачил.