Основная проблема конника при наезде на плотный пехотный строй это его яйца. Мои кукожики за последние месяцы то ли немного набрали массы, то ли немного крепости, но основная причина срыва конной атаки – сдерживание коня перед выставленными рожнами меня не коснулась. Я удачно поддел копьем ближайшего из алебардщиков – крепкого бородача в длинной кольчуге и тупо сшиб насаженным на него трупом еще несколько человек. В строю образовалась брешь. И словно этого для пехоты мало, в нее словно бы сам по себе влетел мой бронированный «Барон» с еще более бронированным всадником в седле.

Не могу назвать себя великолепным кавалеристом, да и умение сражаться в седле у меня оставляет желать лучшего. В этот момент, обнаженной скьявоной я убил или серьезно ранил, пожалуй, только одного вражеского бойца. Еще одного алебардщика, неосторожно обратившего ко мне свое не защищенное кольцами койфа лицо. Еще несколько ударов, максимум, что оставили после себя, это легкие ранения. Основную работу за меня делал конь.

Считается, что боевой дестриэ был способен опрокинуть десяток солдат стоящих в затылок друг к другу. Я бы, пожалуй, не стал спорить с таким утверждением. «Барон» расшвыривал не успевших убраться из под его копыт солдат как кегли для боулинга. Ну а когда в проделанную мной прореху вломился Даннер, а за ним и еще несколько сориентировавшихся рейтаров, все посыпалось еще более. И я незаметно для самого себя оторвался от рубящих во все стороны всадников. Где меня, конечно, заслуженно взяли в оборот.

Уже понимая, что зарвался и сейчас может прийти расплата, я секанул по обнаженной шее подвернувшегося под клинок неудачника, перерубил руку в предплечье его приятелю, очень удивившемуся, что топор алебарды не смог прорубить панцирь, и чуть было не был стащен с седла потерявшим оружие отчаюгой. От мертвой хватки последнего удалось освободиться только тычком кинжала в ключицу, непонятно как появившегося в руке. Обрадоваться этому впрочем, я уже не успел. Солдат поопытнее скользом тюкнул мне по шлему топориком и, дернув оружие на себя, банально подцепил крюком за койф.

Стоит ли говорить, что я вылетел из седла как птичка? Ума не терять оружия и не цепляться за луку седла, к счастью хватило. Один только шлем с головы слетел. В общем, когда этот шустрый солдат – матерый пожилой дупликарий в чешуйчатом панцире вознамерился приколоть меня очередным ударом к земле, я, не вставая с карачек отсек ему обе ступни шикарным горизонтальным ударом с длинным потягом.

По наплечнику мощно рубанул кто-то еще. Потом еще один удар, пришедший промеж лопаток, бросил меня вперед – и очередной солдат «Кракенов» обнаружил клинок скьявоны в печенке. Его товарищ в следующие пару секунд лишился кисти держащей алебарду руки, и встретил «Кинжал Гнева» горлом…

Ну а дальше все начало покрывать флером кровавой ярости, почти как в битве при Кермартене.

Впрочем, неправда, в это раз все было гораздо хуже. Память не потерялась. Меня одновременно пронизывал ставший привычным уже смертный холод, смешивающийся и переплетающийся с жарким пламенем. Разум был невероятно ясен и остр, тело стало словно бы невесомым и работало как часы. Странно медленно двигающиеся люди вокруг падали и падали один за другим, разбрызгивая вокруг брызги и даже фонтаны крови.

Скьявона сломалась о защищенный железом череп. Последнее упавшего на колени дупликария «Кракенов» не спасло – сломанный клинок вонзился в его глазницу.

Мужик в глухом шлеме подаривший мне взамен скьявоны короткий «бастард», без сомнения был из благородных. Я встретил его удар бронированным предплечьем, перехватил «бастард» за клинок и, резанув кончиком кинжала по внутренней стороне локтя, вспорол врагу шею на возврате. Этот меч лопнул на третьем или четвертом противнике.

Переживать было некогда, поднятый с земли фальшион обещал быть покрепче.