Изменить размер шрифта - +

     - Его милость Редзян по шее давно не получал. Что мне та панна! Пускай другие пчелы с цветка того мед берут, там их достаточно жужжит.
     Дальнейшая беседа была прервана появлением старого Чехлы, явившегося приветствовать наместника. Он полагал его уже своим будущим господином

и поэтому кланяться начал от порога, восточным обычаем, выказывая уважение.
     - Ну, старый, возьму с девицей и тебя. Ты ей тоже служи до смерти.
     - Недолго уже и ждать, господин! Да сколько жить, столько служить. Нет бога, кроме бога!
     - Этак через месяц, как вернусь из Сечи, уедем в Лубны, - сказал наместник, обращаясь к Елене. - А там ксендз Муховецкий с епитрахилью

ждет.
     Елена обомлела.
     - Ты на Сечь едешь?
     - Князь с письмом послал. Но ты не пугайся. Персона посла даже у поганых неприкосновенна. Тебя же с княгинею я хоть сейчас отправил бы в

Лубны, да вот дороги страшные. Сам испытал, даже верхом не очень проедешь.
     - А к нам надолго?
     - Сегодня к вечеру на Чигирин двинемся. Раньше прощусь, скорей ворочусь. Княжья служба. Не моя воля, не мой час.
     - Прошу откушать, коли налюбезничались да наворковались, - сказала, входя, княгиня. - Ого! Щеки-то у девки пылают, видно, не терял ты

времени, пан кавалер! Да чего там, так оно и быть должно!
     Она покровительственно похлопала Елену по плечу, и все пошли обедать. Княгиня была в прекрасном настроении. По Богуну она уже давно

отпечалилась, к тому же благодаря щедрости наместника все складывалось так, что Разлоги “cum борис, лесис, границибус et колониис” она могла

считать собственностью своей и сыновей своих.
     А богатства это были немалые.
     Наместник расспрашивал про князей, скоро ли вернутся.
     - Со дня на день жду. Сперва серчали они, но потом, обдумав действия твои, очень как будущего родича полюбили, потому, мол, что такого

лихого кавалера трудно уже в нынешние мягкие времена найти.
     Отобедав, пан Скшетуский с Еленою пошли в вишенник, тянувшийся за майданом до самого рва. Сад, точно снегом, осыпан был ранним цветом, а за

садом чернелась дубрава, в которой куковала кукушка.
     - Пусть наворожит нам счастье, - сказал пан Скшетуский. - Только нужно спрос спросить.
     И, повернувшись к дубраве, сказал:
     - Зозуля-рябуля, сколько лет нам с этою вот панной в супружестве жить?
     Кукушка тотчас закуковала и накуковала полсотни с лишним.
     - Дай же бог!
     - Зозули всегда правду говорят, - сказала Елена.
     - А коли так, то я еще спрошу! - разохотился наместник.
     И спросил:
     - Зозуля-рябуля, а много ли парнишек у нас народится?
     Кукушка, словно по заказу, тотчас откликнулась и накуковала ни больше ни меньше как двенадцать.
     Пан Скшетуский не знал от радости, что и делать.
     - Вот пожалте! Старостою сделаюсь, ей-богу! Слыхала, любезная панна? А?
     - Ничего я не слыхала, - ответила красная, как вишня, Елена. - О чем спрашивал, даже не знаю.
     - Может, повторить?
     - И этого не нужно.
     В таких беседах и беззаботных шутках, словно сон, прошел их день.
Быстрый переход