|
- Это писарь запорожского войска, субботовский барин и... - добавил он тихо, - мой кум. Мы с ним давно знаемся и во многих баталиях побывали, в каковых он себя изрядно показал, особенно под Цецорой. Солдата, столь в ратном деле искушенного, во всей Речи Посполитой, пожалуй, не найдешь. Вслух сейчас такого не скажи, но это гетманская голова - человек великой хватки и большого ума; казачество к нему больше, чем к кошевым и атаманам, прислушивается. Он человек не без добрых свойств, однако заносчивый, неуемный и, если ненависть им овладеет, страшен сделаться может. - Зачем же он из Чигирина сбежал? - Грызлись они со старостишкой Чаплинским, но это пустое! Как водится, шляхтич шляхтича со свету сживал. Не он первый, и не его первого. Еще говорят, что он с женкой старостишкиной путался; староста у него отбил полюбовницу и на ней женился, а он потом снова баламутил ее. И такое очень даже возможно; дело обыкновенное... бабенка бедовая. Но это только видимость, за которою кое-что поважнее скрывается. Тут, сударь, все обстоит вот как: в Черкассах живет полковник казацкий, престарелый Барабаш, друг нам. У него хранились привилегии и какие-то королевские рескрипты, в которых казаков якобы сопротивляться шляхте склоняли. Но поскольку старик - человек разумный и дельный, он бумагам ходу не давал и обнародовать не спешил. И вот Хмельницкий, Барабаша на угощение сюда, в чигиринский дом свой, пригласив, послал людей на его хутор, чтобы сказанные грамоты да привилегии у жены его захватили, а потом с указами этими сбежал. Подумать страшно, что ими смута какая, вроде Остраницовой, воспользоваться может, ибо repeto: <повторяю (лат.).> человек он страшный, а исчез неведомо куда. Скшетуский удивленно сказал: - Ну лиса! Вокруг пальца меня обвел. Назвался казацким полковником князя Доминика Заславского. Я же его, нынешней ночью в степи встретив, из удавки вызволил! Зацвилиховский даже за голову схватился. - Господи, что ты говоришь, сударь? Такого быть не может! - Очень даже может, раз было. Он назвался полковником князя Доминика Заславского и сказал, что в Кудак к пану Гродзицкому от великого гетмана послан. Правда, я этому не очень-то и поверил, потому что не водою он шел, а степью. - Сей человек хитер, как Улисс! Но где же ты его встретил, сударь? - У Омельника, на правом берегу Днепра. Надо думать, он на Сечь ехал. - А Кудак решил миновать. Теперь intelligo <понимаю (лат.).>. Людей много было при нем? - Человек сорок. Да только они поздно подъехали. Когда бы не мои, старостишкина челядь его бы удавила. - Погоди, сударь, погоди. Это дело важное. Старостишкина челядь, говоришь? - Ну да. По его словам. - Откуда же тот знал, где искать, если в городе все голову ломают, куда Хмельницкий подевался? - Этого я сказать не могу. А может, он солгал, выставив обыкновенных душегубов слугами старостишки, чтобы тем самым еще более обиды свои подчеркнуть? - Такого быть не может. Однако дело весьма удивительное. А известно ли тебе, сударь, что имеются гетманские указы - Хмельницкого ловить и in fundo <на месте (лат.).> задерживать? Наместник не успел ответить, потому что в это мгновение, производя страшный шум, вошел какой-то шляхтич. Хлопнув дверьми и раз, и другой, он спесиво оглядел присутствующих и закричал: - Всем привет, милостивые государи! Был этот шляхтич лет сорока, ростом невысокий, с выражением лица запальчивым, чему много способствовали беспокойные и, точно сливы, сидевшие подо лбом глаза. |
