|
- Не может такого быть! Не может быть! - завизжал, дергая себя за чуб, Чаплинский. - Более того, - продолжал Зацвилиховский, - кавалер, здесь присутствующий, сам же его и спас, а слуг твоей милости перебил, в чем, несмотря на гетманские указы, не виноват, так как из Крыма с посольством возвращается и про указы не знал; видя же человека, грабителями, как он решил, в степи обижаемого, поспешил ему на помощь. О сказанном спасении Хмельницкого заранее тебя, сударь, предупреждаю, так как он с запорожцами непременно тебя в экономии твоей навестит, и надо полагать, что ты этому не обрадуешься. Слишком уж ты с ним цапался. Тьфу, черти бы вас побрали! Зацвилиховский тоже не любил Чаплинского. Чаплинский вскочил и от ярости слова не мог сказать. Лицо его совсем побагровело, а глаза еще сильнее выпучились. Стоя в таком виде перед Скшетуским, он стал бессвязно выкрикивать: - То есть как? Ты... невзирая на гетманские распоряжения!.. Я те, сударь... Я те, сударь... А Скшетуский даже и со скамьи не привстал; опершись на локоть, он глядел на наскакивавшего Чаплинского, как сокол на привязанного воробья, и наконец спросил: - С чего ты, сударь, ко мне прицепился, точно репей к собачьему хвосту? - Да я тебя к ответу... Не слушаешься указа... Я вашу милость казаками!.. Подстароста так орал, что шум в погребке несколько утих. Люди стали поворачиваться к Чаплинскому. Он всегда искал ссоры, уж такая это была натура, и с каждым встречным скандалил; но сейчас всех удивило, что разошелся он при Зацвилиховском, которого одного и боялся, а задрался с жолнером, одетым в форму Вишневецких. - Уймись, сударь, - сказал старый хорунжий. - Сей кавалер пришел со мною. - Я те... те... тебя в суд... в колодки!.. - продолжал вопить Чаплинский, не обращая ни на что и ни на кого внимания. Тут уже и пан Скшетуский тоже поднялся во весь свой рост, однако сабли из ножен не вытащил, а, подхватив ее, свисавшую с пояса на двух перевязях, посередке, поднял таким образом, что рукоять с маленьким крестиком подъехала к носу Чаплинского. - А понюхай-ка это, сударь, - холодно сказал он. - Бей, кто в бога верует!.. Люди!.. - крикнул Чаплинский, хватаясь за эфес. Но своей сабли выхватить не успел. Пан Скшетуский, повернув его на месте, одною рукою схватил за шиворот, другою - пониже спины за шаровары, поднял в воздух и, с рвущимся, точно кубарь, из рук, пошел с ним между скамей к дверям, возглашая: - Панове-братья, дорогу рогоносцу! Забодает! Сказавши это, он добрался до дверей, ударил в них Чаплинским, распахнул их таким манером и вышвырнул подстаросту вон. Затем спокойно вернулся и сел на свое место рядом с Зацвилиховским. В погребке во мгновение сделалось тихо. Сила, какую только что продемонстрировал Скшетуский, произвела на всю шляхту громадное впечатление. Спустя минуту всё вокруг сотрясалось от смеха. - Vivant <Да здравствуют (лат.).> вишневичане! - кричали одни. - Сомлел, сомлел и в крови весь! - восклицали другие, выглядывавшие на улицу, любопытствуя узнать, что предпримет Чаплинский. - Слуги его поднимают! Лишь немногие, те, кто считался сторонниками подстаросты, молчали и, не решаясь вступиться за него, хмуро поглядывали на наместника. |
