|
. Тут голос Скшетуского стал делаться все громче и громче, а Хмельницкий, угрюмо уставившись в четверть водки, стиснутые кулаки на стол положил и молчал, словно бы сам с собою боролся. - Так кто же они? - продолжал пан Скшетуский. - Из немцев сюда пришли или из Туретчины? Не кровь ли это от крови, не плоть ли от плоти вашей? Не ваша ли это шляхта, не ваши княжата? А если оно так, тогда горе тебе, гетман, ибо ты младших братьев на старших поднимаешь и братоубийцами их делаешь. Боже ты мой! Пусть и плохи они, пускай даже все, - а это не так! - попирают законы, ругаются над привилегиями, так их же богу в небесах судить, а на земле сеймам, но не тебе, гетман! Ибо можешь ли ты поручиться, что меж ваших сплошь праведники? Разве же вы никогда не согрешили, разве имеете право бросить камень в чужой грех? А уж коли ты меня пытал, - где они, мол, привилегии казацкие? - так я отвечу тебе: не королята их разорвали, но запорожцы, но Лобода, Сашко, Наливайко и Павлюк, о котором лжешь, что он в медном быке был поджарен, ибо тебе хорошо известно, что так не было! Разорвали их бунты ваши, разорвали их смуты и набеги, на манер татарских учиняемые. Кто татар в рубежи Речи Посполитой пускал, чтобы затем на возвращающихся и награбленным отягощенных добычи ради нападать? Вы! Кто - господи! - народ христианский, своих, ясырями отдавал? Кто величайшие смутьянства затевал? Вы! От кого ни шляхтич, ни купец, ни кмет не упасутся? От вас! Кто братоубийственные войны раздувал, дотла жег деревни и города украинные, грабил храмы божьи, бесчестил женщин? Вы, и еще раз вы! Чего же ты теперь хочешь? Чтобы вам привилегии на братоубийственную войну, разбой и грабительство были даны? Воистину вам более прощено, чем отнято! Ибо хотели мы membra putrida <гниющие члены (лат.).> лечить, не отсекать <Исторические слова Жолкевского. (Примеч. автора.)>, и не знаю - есть ли такая держава на свете, кроме Речи Посполитой, которая бы, таковую язву на собственной груди имея, столько снисхождения и терпеливости проявила! А какая благодарность за все это? Вот он спит, твой союзник, но Речи Посполитой враг заклятый; твой приятель, но супостат креста и христианства, не королишко украинный, но мурза крымский!.. С ним ты пойдешь жечь собственное гнездо, с ним пойдешь судить братьев! Но ведь он тебе впредь господином будет, ему стремя будешь держать! Хмельницкий опорожнил еще чарку. - Когда мы с Барабашем в свое время у милостивого короля были, - ответил он угрюмо, - и когда жалились на кривды и утеснения, государь сказал: “А разве не при вас самопалы, разве не при сабле вы?” - А если б ты царю царей предстал, тот сказал бы: “Простишь ли врагам своим, яко я своим простил?” - С Речью Посполитой я войны не хочу! - А меч ей к горлу приставляешь! - Казаков иду из цепей ваших вызволить. - Чтобы связать их лыками татарскими! - Веру защитить! - С неверным на пару. - Отыди же, ибо не ты голос моей совести! Прочь! Слышишь? - Кровь пролитая тебя отягчит, слезы людские обвинят, смерть суждена тебе, суд ожидает. - Не каркай! - закричал в бешенстве Хмельницкий и блеснул ножом у наместниковой груди. - Бей! - сказал пан Скшетуский. И снова на мгновение воцарилась тишина, снова было слыхать только храп спящих да жалобное поскрипывание сверчка. |
