Только голос у него перед смертью сделался чужим и глаза запали так глубоко, что не узнать было Людвига, еще полгода назад высокого, стройного и красивого. Нестеров сидел рядом с Ксенией и держал в ладони сухую горячую руку умирающего. Глаза Людвига молили о помощи, и Нестеров отвечал, давя спазмы в горле:
— Крепись, Людвиг… Еще не все потеряно…. Мы сделаем все, чтобы ты выздоровел…
Людвиг слабо улыбнулся и попытался повернуться на бок, но не смог. Его губы чуть слышно прошептали!
— Прощай, Ваня… Прощай…
Нестеров почувствовал, как начала холодеть его рука. И вот Людвиг конвульсивно вздрогнул и на губах у него появилась алая струйка крови.
— Все… Это конец, — отрешенно выговорил Нестеров и положил руку умершего ему на грудь.
Ксана заплакала, запричитала в голос. Из коридора вбежали Аризель и Тамара и тоже дали волю слезам. Нестеров постоял еще немного и быстро вышел из палаты…
Еще не рассвело, а у ворот военного лазарета уже толпился народ. Первыми пришли деповцы, затем потянулись армяне: гнчакисты и соседи Асриянца. Начались хлопоты о похоронах. Гроб с телом покойного решили поставить в доме Асриянца, в комнате, где жил Людвиг. И тут же возник вопрос — как хоронить умершего?
— Ксана, дорогая, послушай, что я скажу, — заговорил Асриянц. — С самого первого дня, как вы приехали из Петербурга в Шушу, Людвиг дружил с армянами. Все друзья у него в Асхабаде — тоже армяне. Ксана, сестренка моя, доверь умершего грегорианской церкви. Пусть распоряжается наш священник Гайк. Похоронят с большими почестями. И наши, гнчакисты, всегда будут помнить о Людвиге как о своем вожде!
— Погоди, Асриянц, — вмешался Нестеров. — Решим по-партийному. Эсдеки не против того, чтобы хоронили Людвига по армянскому обычаю. В конце-концов, русская православная церковь и пальцем не шевельнула, чтобы спасти замученного в тюремной камере большевика. Но эсдеки хотят похоронить своего председателя в красном гробу, под красными знаменами, с революционными песнями. Пусть ваш священник это учтет.
— Хорошо, Иван Петрович, я сейчас поеду к священнику, — согласился Асриянц.
— Вячеслав, — обратился Нестеров к Вахнину, — скажи деповцам и всем, кто хочет идти в красных колоннах, чтобы собирались на Асхабадку… Проведешь спевку… Будем петь «Варшавянку». Запевалу найди. Ваську бы Шелапутова, у него голос мощный.
— Ваську и заставим, — согласился Вахнин и вышел.
Деповцы один за другим начали покидать двор лазарета. К ним тотчас присоединились некоторые чиновники из Управления железной дороги, члены Союза железнодорожников — в основном, эсеры и сочувствующие демократам обыватели и гнчакисты. Асриянц остался с Нестеровым. Тут же они наметили группу по организации похорон, которую возглавил сам Нестеров, и приступили к делу. Ксения сидела возле Людвига и ни во что не вмешивалась.
После полудня пожаловал тюремный начальник с двумя солдатами из тюремной охраны. Слез с лошади, растерянно глядя на скопившуюся толпу у ворот. И не успел еще и во двор проскочить, как посыпалось со всех сторон;
— Вот они, убийцы людей! Самих бы их в гроб, проклятых!
— Не только их! Придет пора — всю охранку на тот свет спровадим!
— Сгноили человека в тюрьме! И какое же надо иметь сердце, чтобы довести больного до гибели!?
— Да они же специально замучили Стабровского, чтобы нас устрашить! Дескать, одного сживем со свету — другие подумают, стоит ли против царя итить!
Тюремный начальник, сопя и отмахиваясь, пробился к бараку и, войдя в коридор, опять столкнулся с группой людей, стоявших возле палаты. |