В трубке раздался хрипловатый, но еще достаточно сочный смех.

– Юноша, достойные частого цитирования строки имеются в каждой главе всех моих книг! У себя в штаб‑квартире я запустил целый писательско‑поэтический конвейер, способный выдавать на‑гора до пятидесяти пяти легко запоминаемых сентенций или эпиграмм на любую злободневную тему в течение десяти минут. Не говоря уже о способности производить политические метафоры и шутки в две‑три строчки с сексуальным подтекстом! Но вы не стали бы мне звонить только для того, чтобы обсудить достоинства продукции моего литературного конвейера, каким бы глубоким ни было его эмоциональное воздействие. Так в чем все‑таки дело, Хебстер? Ну‑ка выкладывайте все по порядку.

– Дело вот в чем, – начал Хебстер, несколько приободренный откровенным цинизмом заправилы чепэвистов и слегка раздосадованный нескрываемым презрением с его стороны по отношению к себе, – сегодня я немножко посудачил о том, о сем с нашим общим приятелем, неким П.Браганца.

– Я знаю.

– Знаете? Откуда?

Вандермеер Демпси снова рассмеялся – неторопливым добродушным смехом толстяка, самодовольно поглаживающего себя по пузу.

– Шпионы, Хебстер, шпионы. Они у меня практически повсюду. Политика – это на двадцать процентов шпионаж, на двадцать процентов организация и на шестьдесят процентов выжидание подходящего момента. Мои шпионы докладывают мне обо всем, что вы делаете.

– Но ведь у них не было ни малейшей возможности рассказать о том, что именно обсуждали мы с Браганца. Верно?

– О, рассказали, юноша, еще как рассказали! – его такой внешне непринужденный смех, понял вдруг Хебстер, был одновременно и своего рода дыхательным упражнением для регулярной прочистки горла. Хебстеру вспомнилось его изображение на телеэкране: голова, похожая на распухший до огромных размеров апельсин, едва ли не на три четверти разверзшийся в лучезарной улыбке рот. На голове не было ни единой волосинки – все они вплоть до последней реснички и даже волосяного мешочка, регулярно удалялись электролитическим методом. – Согласно донесениям моих агентов Браганца выдвинул несколько заманчивых предложений от имени Особой Следственной Комиссии, которые вы – поступив, позволю себе заметить, очень правильно – немедленно же отвергли. Судя по всему, это здорово его расстроило, и он объявил, что стоит с этого момента уличить вас хоть раз в каком‑нибудь неблаговидном поступке – ведь ни для кого не секрет, что именно благодаря множеству самых мерзких начинаний вы и стали одним из богатейших на всем земном шаре людей – он использует вас в качестве приманки для нашего гнева. Должен признаться, я искренне восхищен, прямо‑таки в восторге от этого бесхитростного, даже наивного замысла!

– И совсем не собираетесь кусаться? – поинтересовался Хебстер.

В этот момент в кабинет вошла Грета Зайденхейм и, подняв руку к потолку, несколько раз покрутила ею. Хебстер понимающе кивнул.

– Как раз наоборот, Хебстер, еще как станем кусать! Даже с еще большим пылом, чем намеревались до этого. Мы с удовольствием проглотим эту провокацию, которую придумала для нас ОСК, и осуществим революцию во всемирном масштабе. Обязательно осуществим!

Вот так, мой мальчик.

– Только через мой труп! – Хебстер попытался было и сам рассмеяться, но сумел лишь слегка прочистить горло. – Вы правы – как раз такой разговор и состоялся между мной и Браганца. Возможно, вы правы и в том, что станете делать, когда в ход пойдут булыжники и бейсбольные биты. Однако, если вы не против того, чтобы значительно облегчить свою задачу, то есть тут у меня одна мыслишка…

– Крайне сожалею, мой мальчик.