Во всяком случае, так было когда-то.

Девушка одернула себя. Что толку без конца терзать душу размышлениями о перемене, произошедшей с ее любимым папочкой. Или снова и снова воспроизводить в памяти его осунувшееся, измученное лицо.

– Доброе утро, Беранже, – поприветствовала она солдата. – Да у вас тут уже прямо настоящая толпа!

Его старое, честное лицо расплылось в улыбке.

– Доброе утречко, мадомазела Жубер! Да уж, народу целая уйма, в такой-то ненастный день! Они все ждали у ворот еще задолго до того, как начало светать.

– Наверное, – сказала Мину, – в нынешний Великий пост сенешаль вспомнил о своем христианском долге и раздает беднякам милостыню. Как думаешь? Возможно такое?

– Как же, держите карман шире, – хохотнул Беранже. – Наш благородный господин и повелитель не слишком-то славится добрыми делами!

Мину понизила голос:

– Ах, как бы нам повезло, если бы нами правил благочестивый и набожный господин!

Старый служака вновь разразился хохотом, но вовремя заметил, что его товарищ неодобрительно хмурится.

– Эх, если бы да кабы, – произнес он уже более официальным тоном. – Что вы делаете на улице в такое время, да еще и в одиночестве?

– Я по поручению отца, – солгала Мину. – Он попросил меня открыть вместо него лавку. Сегодня же базарный день, он надеется, что в Бастиде будет много покупателей. И все, бог даст, с полными кошельками и страждущие знаний.

– Чтение? Вот уж чего не одобряю, – скривился Беранже. – Впрочем, каждому свое. Хотя разве не правильнее было бы поручить эту работу вашему братцу? Очень странно, что месье Жубер попросил об этом девушку, когда Бог наградил его сыном.

Мину благоразумно промолчала, хотя, по правде говоря, это замечание не вызвало у нее возмущения. Беранже был истым уроженцем французского Юга, воспитанным в старых традициях. К тому же Эмерику в его тринадцать лет уже и в самом деле пора было бы взять на себя часть отцовских обязанностей. Беда была в том, что ее брат не изъявлял к этому ни склонности, ни желания. Ему куда больше нравилось палить из рогатки по воробьям и лазать по деревьям вместе с цыганятами, когда те приходили в город, нежели просиживать штаны в стенах книжной лавки.

– Эмерик сегодня утром нужен дома, – улыбнулась она, – поэтому пришлось пойти мне. Для меня честь помочь отцу, чем могу.

– Ну конечно, конечно. – Старый солдат кашлянул. – А как поживает сеньер Жубер? Я что-то уже давненько его не видел. И к мессе не ходит. Уж не захворал ли?

Со времен последней вспышки чумы любой вопрос о чьем-то здоровье содержал в себе мрачный смысл. Не было практически ни одной семьи, которой бы она не коснулась. Беранже потерял жену и обоих детей в той же самой эпидемии, которая унесла жизнь матери Мину. Ее не было в живых уже пять лет, но девушка до сих пор каждый день скучала по ней и, как прошлой ночью, нередко видела во сне.

Однако по тону, которым был задан этот вопрос, и по тому, как Беранже избегал смотреть ей в глаза, Мину с упавшим сердцем поняла, что слухи о затворничестве ее отца расползлись шире, чем она надеялась.

– Странствия, из которых он вернулся в январе, сильно утомили его, – с ноткой вызова в голосе произнесла она, – но в остальном он пребывает в превосходном здравии. У него очень много дел.

Беранже кивнул.

– Что ж, рад это слышать, а то я уж боялся… – Он смущенно покраснел и осекся. – Не важно. Передавайте сеньеру Жуберу мое почтение.