Скорее, я убью эту тварь.

Глава 4

Ситэ

– Простите меня, святой отец, ибо я согрешил. Я не был на исповеди уже… – Пит наобум назвал первую же пришедшую в голову цифру: – Двенадцать месяцев.

В другом конце исповедальни собора Сен-Назер кашлянули. Приблизив лицо почти вплотную к зарешеченному оконцу, которое отделяло священника от кающегося грешника, Пит вдруг почувствовал характерный запах масла для волос, которым пользовался его друг, и у него перехватило дыхание. Как странно, что столько лет спустя от запаха у него по-прежнему могло защемить сердце.

Они познакомились с Видалем десять лет назад, когда оба были студентами в Коллеже-де-Фуа в Тулузе. Сын французского купца и голландской проститутки, которая занялась этим ремеслом от безысходности (потому что в противном случае им с сыном было бы попросту нечего есть), Пит был способным, хотя и без гроша в кармане, студентом. Обладая острым умом и несколькими рекомендательными письмами, он употребил их на то, чтобы получить образование в области церковного права, гражданского права и теологии.

Видаль же происходил из знатного, хотя в последнее время и впавшего в опалу, тулузского рода. Его отца казнили за измену, а принадлежащие семье земли отошли в казну. В коллеж его приняли исключительно благодаря дяде, богатому и влиятельному стороннику семьи Гиз.

Будучи изгоями, оба выделялись на фоне своих однокашников, в большинстве своем не горевших желанием учиться, любознательностью и прилежанием. Они очень быстро сдружились и почти все свое время проводили в обществе друг друга. Бражничая, смеясь и дискутируя далеко за полночь, они изучили характеры друг друга лучше, чем свои собственные, со всеми их недостатками и достоинствами. Могли договорить друг за друга начатую фразу и знали, что подумал другой, еще прежде, чем тот успевал облечь свою мысль в слова.

Они были близки, как братья.

Поэтому для Пита не стало неожиданностью, когда по завершении образования Видаль принял духовный сан. Разве был лучший способ вернуть их семье утраченное состояние, нежели стать частью организации, которая лишила их древних прав? Его продвижение по служебной лестнице было стремительным: от викария приходской церкви в городке Сен-Антонен-Нобль-Валь до духовника знатного семейства в От-Валле, откуда он вернулся в собор Сен-Этьен каноником. О нем уже поговаривали как о будущем епископе Тулузском.

Пит избрал другую стезю.

– И что же все это время мешало вам приникнуть к благодати Божией, сын мой? – спросил Видаль.

Прижав ко рту платок, Пит склонился к разделявшей их деревянной решетке.

– Святой отец, я читал запрещенные книги и почерпнул в них много ценного. Я писал памфлеты, подвергающие сомнению авторитет Священного Писания и Отцов Церкви, я клятвопреступничал и поминал имя Господне всуе. Я впал в грех гордыни. Я прелюбодействовал. Я… лжесвидетельствовал.

Это последнее признание было, по крайней мере, правдой.

По ту сторону негромко ахнули. Был ли Видаль потрясен этим перечнем грехов или узнал его голос?

– Вы искренне раскаиваетесь в прегрешениях против Господа? – осторожно спросил Видаль. – Вас страшат лишение Царства Небесного и адские муки?

Пит против воли почувствовал себя вовлеченным в знакомый ритуал. Его утешала мысль о том, сколько человек до него преклоняли колени на этом же месте, смиренно опустив головы и ища прощения своих грехов. На мгновение он ощутил какую-то связь со всеми теми, кто, очистив свою душу исповедью, выходил из этих стен в мир возрожденным заново.

Все это, разумеется, было иллюзией. Неправдой от начала и до конца. И тем не менее именно это давало старой религии такое влияние, такую власть над людскими душами и умами. Пит с изумлением обнаружил, что даже теперь, после всего того, что он перевидал и выстрадал во имя Бога, он все равно готов повестись на сладкие обещания слепых догм.