Как положено зимой, девки и бабы собирались на павечерницы – пришла пора прясть. На девичьи собрания звали парней, и Береста тоже звали. Как за человеком по-своему именитым, за ним всякий раз являлось посольство из двух-трех девок, с поклоном от своей баяльницы и приглашением пожаловать на павечерницы. Берест был в недоумении: какой им с него прок? На павечерницы женихов зовут, а из него жених как из волка серого – ни рода, ни дома. Он соглашался, отчасти смущенный незаслуженной честью, но всякий раз дело кончалось одним: парни собирались в кучку вокруг него или молодого боярина Коловея и толковали все про то же – про войну и русов. Никто уже не хотел слушать излюбленных зимних баек про «кости, приходите к нам в гости». Все хотели про налет на Малин, на Нелепов, про полон, про оружие, щиты, приемы русов. И оказалось, что обо всем этом Берест знает больше всех. Никому другому не случалось столько раз, как ему, встречаться с русами в вооруженных схватках. Часто просили показать варяжскую секиру – первую во всей земле Деревской воинскую добычу этой зимы.

На девок он и посмотреть как следует не успевал…

– А весняки в ратники еле ползут, потому что вот уйдут мужики сюда, к Ужу, а с Рупины русы в их пустые веси и зайдут, как волк в овчарню. Мне в одной веси говорили: вот пришел бы князь с дружиной, встал бы между нами и Рупиной, мы бы все к нему подтянулись!

Тут Берест слегка лукавил: он сам спрашивал весняков, пошли бы они в войско, если бы оно стояло между их избами и русами.

– А куда там, на Рупине, войско девать? – отвечал ему Коловей. Он всегда являлся на павечерницы с гуслями, но едва успевал тронуть струны, как завязывался обычный разговор и становилось не до песен. – Зима нынче, на снегу раз переночуешь, другой, но нельзя так невесть сколько жить!

– Если бы знать, когда русы придут! – подхватывали вокруг.

– Послать бы им сказать: так и так, назначим поле битвы, мол, через две седмицы…

– Но не до весны же они будут мочало мять!

– Хоть в воду смотри!

– Не в воду надо смотреть, а на Днепр, – сказал один молодец, Изнег. – Известное дело, чего они ждут. Святослава они ждут! Он теперь – киевский русский князь. Без него нельзя им начать такого дела. А поедет он в Киев по Днепру. Сказал бы кто князю – послать на Днепр дозор, Святослав – не синица, не пропустишь. У него небось войско целое при себе будет.

Как и Коловею, ему было лет двадцать пять; невысокий, основательный, он источал ощущение неторопливой силы, за что получил прозвище Медведь. Лицо у него было круглое, волосы спускались на низкий лоб мыском.

– На Днепре уже Турд стоит, – напомнил Коловей.

– Так в рога не трубить – мол, мы тут. Мы ж древляне! Нет ловчее нас ловцов! Не управимся волчонка отследить, чтобы стая нас не приметила?

Незадолго до Коляды в Искоростень приехал боярин Величар и привел дружину почти из тридцати ратников. Десять лет назад он единственный из всех именитых древлян участвовал в походе на Греческое царство. Тогда его многие осуждали: ишь, русов руку держит, у стремени князя киевского по доброй воле ходит. После разгрома в Боспоре Фракийском, когда греки жгли русские лодьи «олядным огнем», Величар оказался в той части войска, о которой даже Ингорь ничего не знал.