|
Марена не подступится, пока эти кусочки лежат в чуровом куту: видишь, у нас есть хлеб! Кузнецы вострят серпы, женки выставляют на утренний мороз пряжу – чтобы выморозилась до снежной белизны. Подсекают в бору деревья для будущих построек. В лесах земли Деревской робко, но упорно стучали топоры: помня, как рыскали по лесам кияне в кольчугах, весняки еще боялись звуком выдавать свое присутствие, однако немало изб и клетей, весей и городков приходилось возводить заново. На северной окраине, на реке Норини, уже рубили бревна по повелению княгини Эльги: здесь она приказала строить новый город, откуда русский посадник будет управлять землей древлян. Ибо князей рода деревского, как она объявила, здесь никогда более не будет. Волею ее рухнул второй родовой покон земли Деревской, признающий право на власть лишь за потомком Дулеба, чтобы не возродиться более.
Но морозы идут на спад, и едва пригреет солнце, как от талой воды уже веет весной. Обоз, шедший вдоль верхнего течения Горины прямо на заход солнца, едва захватил последний санный путь. Серый, льдистый снег похрустывал под ногами и полозьями, когда обоз вползал в долину перед Божьей горой – святилищем Етонова города Плеснеска. – Правьте к Божьей горе сразу, – велел передним бережатым Коловей. – Боги у нас и бужан одни, не выдадут. При них и будем с Етоновыми людьми говорить. Раненый, что столько дней лежал без сил, теперь уже сидел в санях, обложенный соломой и мешками с небогатыми пожитками. Большую часть его лица и сейчас закрывали повязки, плохо отстиранные от старых кровавых пятен, с желтыми следами хвойных отваров и еловой мази. Но уцелевший глаз был свободен и смотрел по сторонам. Встречаться с ним взглядом не стремились даже самые верные, самые преданные соратники бывшего деревского князя. Из этого голубого глаза сейчас смотрела черная безнадежность Нави. Можно отвоевать свою землю назад, если боги повернутся добрым лицом. Но ему, Володиславу, Доброгневову сыну, наследием своих дедов не владеть больше никогда. Не может обладать высшей властью тот, кто увечен телом: часть его теперь во власти Нави. Утратив глаз, Володислав утратил и личное наследственное право. Но родовое право за его потомками сохранилось. Где-то в Киеве, куда русская княгиня увезла деревский полон, у него есть сын, Добронег, и дочь Малуша. Настоящее имя дочери – Малфрида, в честь Предславиной матери, – Володислав вспоминать не любил. Хотя и в этом он теперь видел залог надежды. Будь матерью этих двоих детей древлянка – их бы продали сарацинам, если бы не удавили всех троих для надежности. Брак с дочерью Олегова рода в деле примирения Руси и Деревов пользы не принес. Но теперь, когда все было потеряно, благодаря ему в сердце Володислава тлела искра веры. Эльга не даст сгубить детей своей любимой родственницы. Они выживут. Вырастут. И ради них Володислав теперь, когда мучительная боль раны отпустила и сломанная челюсть поджила, хотел поблагодарить богов за то, что сохранили ему хотя бы такую жизнь. Берест первым поднимался по мокрому увозу, ведя за собой остальных. Ему было памятно это место, давшее ему приют после стычки с русами. Казалось, прошло лет десять – и странно было видеть, что здесь совсем ничего не изменилось. Тот же вал вокруг вершины, ворота с вырезанными на столбах ликами чуров, те же кусты на склонах. Ворота отворились ему навстречу. В проеме стояли две женщины: одна – старуха с посохом, вторая – жена средних лет. Одинаковый узор тканых поясов на их черных овчинных кожухах указывал на родство. Старшую Берест знал: это баба Бегляна, здешняя жрица. Вторая, должно быть, ее замужняя дочь или невестка. – Глядите, боги, нашлась пропажа! – без тревоги, с насмешливым удивлением воскликнула Бегляна. – А баяли, Марена забрала и тебя, и лошадь твою! – Вышел ей срок белым светом править, вышел и мне срок ей служить, – ответил Берест, кланяясь старухе. |
