Так сильно, что внутри все болит.
Холодная улыбка скривила его губы.
— Ах так, любовь моя, — проговорил он. — Тебя охватило желание, хорошо тебе известное.
Глава 7
Эштон слышал тяжелое дыхание Бетани.
— Знаю, ты сердишься на меня, — прошептала она, — но мне не по силам освободить тебя ни от женитьбы, ни от договора.
— И что прикажешь делать? Простить, потому что ты не можешь изменить того, что совершила?
— Возможно, еще о прощении говорить слишком рано.
— Тогда чего ты ждешь от меня?
— Я… Сегодня наша первая брачная ночь, Эштон. — Полено, зашипев, вспыхнуло в печи, осветив ее глаза: девушка казалась невинной, как котенок, и он почти смягчился… пока не вспомнил, что у нее есть коготки. Конечно, ей хочется спать с ним, вероятно, даже убедить, что ребенок, которым ее наградил Тэннер, на самом деле — исполнение его желаний…
— Итак, ты хочешь, чтобы я спал с тобой?
Она отвела взгляд.
— Да, — еле слышно произнесла она.
Он крепко сжал ее волосы.
— Не слышу тебя, любовь моя.
Бетани снова взглянула ему в глаза.
— Да, — повторила она более твердым голосом. — Хочу, чтобы ты спал со мной.
Эштон отпустил ее волосы и потянул за ленточку тонкой ночной рубашки, обнажив гладкую грудь. Потоки желания пронзили его. Пьянящий аромат исходил от ее чуть влажной кожи. К теплому запаху молодого тела примешивался жасминовый аромат духов. Против его собственной воли он испытывал сильное желание.
— Но я же не смогу быть нежным с тобой, — предупредил он, вызывающе посмотрев на нее.
— Этим меня не испугаешь, — она вздернула подбородок.
Разум подсказывал мужчине, что у него есть полное право швырнуть ее на постель и показать, что ее ждет в будущем, — а можно и поддаться очарованию ее глаз, насладиться ароматом нежной кожи, уничтожив воспоминания о Дориане Тэннере, доведя ее до безумной страсти.
Поднимая ее на руки и прижимая к груди, он еще не знал, какой из этих импульсов победит; все решила прядь девичьих волос, коснувшаяся его лица, и его охватила такая невероятная нежность, что гнев бесследно исчез. Когда Эштон опустил ее на постель и лег рядом, острое желание сразу овладеть ею постепенно угасло, уступив место нежности, — заглянув в ее сияющие глаза и увидев полные губы, понял, что не сможет быть грубым с ней. Проклиная переполнявшие его чувства, Эштон, склонив голову, жадно впился в ее губы — под его настойчивым поцелуем они раскрылись, его язык проник в нее, лаская мягкую глубину…
— О Боже, — пробормотал он, чувствуя, как ее тело содрогается от прикосновения его рук. — Почему не могу ничего поделать с собой? Ты мне кажешься такой сладкой. Почему хочу тебя, несмотря на то, как ты обошлась со мной?
— Может быть… — Она облизнула губы, как бы желая попробовать вкус его поцелуя. — Может быть, со временем ты согласишься, что мы совершили не такую уж роковую ошибку.
Его руки стали более настойчивыми и требовательными, исследуя ее гибкое и податливое тело.
— У меня есть все основания показать тебе, какую ошибку ты совершила. — Но случилось совершенно необъяснимое: его грубоватые прикосновения стали необыкновенно нежными, стоило ему притронуться к ее восхитительному телу. — И все же по непонятным мне причинам хочется показать тебе, что такое рай.
В ответ раздался ее тихий вздох, улыбка чуть коснулась губ, и в ней не было никакой хитрости или коварства; ее руки нежно обвили его шею, а губы снова ждали поцелуя. |