|
Эштон заглушил ее вздох поцелуем, наслаждаясь нежной мягкостью тела и все еще продолжая проклинать себя за слабость, которая заставляла так сильно желать ее. Когда жар во всем его теле стал невыносимым, он отстранил ее от себя, рассматривая милое лицо, излучающее счастье, глаза, полные удивления и восторга. Бетани гладила рукой его шею и лицо, и он удивился, ощутив шероховатость ее ладони. Взяв ее руку, поднес к глазам — его брови удивленно поднялись вверх, когда понял, что это волдыри. Эштон вопросительно взглянул на девушку.
— Доставала воду из колодца, — ответила она с улыбкой. — Ты? — Да. Мои руки скоро привыкнут к работе. К его изумлению, на них оказались еще и ссадины. — А это что? — Высекала огонь, растапливая плиту, — долго ничего не получалось. Внутри у Эштона что-то дрогнуло, когда он представил, как Бетани занималась этой чисто мужской работой. — Ты не сможешь быть счастливой в моем доме, — грубовато заметил он, проводя пальцем по сбитым рукам Бетани. — Мое счастье не в том, где я живу, — возразила она. — Оно в твоих руках, Эштон. И зависит от нас, от того, как мы вдвоем сможем устроить свою жизнь. Гнев снова охватил Эштона. — Разве мало ответственности ты уже возложила на меня? А теперь еще хочешь убедить, что в моей власти сделать тебя счастливой или несчастной. — Грустная улыбка коснулась его губ. — Скажи, миссис Маркхэм, что мне сделать, чтобы ты осталась довольной? Ее щеки вспыхнули, густые ресницы прикрыли блеск глаз. — Я счастлива, когда ты меня так называешь, — призналась Бетани, — а также, когда касаешься меня. Гнев сразу покинул Эштона, когда она взглянула на него с нежной и грустной улыбкой. Он поднес ее руку к губам и принялся целовать каждый ее палец в отдельности, не забывая и волдыри, затем сжал их в кулак, будто собираясь сохранить поцелуи внутри. — Мои прикосновения? — спросил он, наблюдая, как краснеют ее лицо и шея. — Ты просишь так мало. — Это все, что мне надо. Пламя охватило его, он уже не в силах был вести душещипательные разговоры или заниматься невинными любовными играми — его страсть требовала немедленного удовлетворения, но Эштон не торопился. По каким-то причинам, о которых он не желал задумываться, ему хотелось подготовить не только ее тело, но и душу. Эштон постарался сдержать страсть, которая бушевала в нем. Он поднял ее на ноги и опустился перед ней, прижав лицо к бедрам и лаская внутреннюю сторону колен. Медленно поднявшись на ноги, он спустил с плеч ее ночную рубашку. Ткань скользнула вниз, обнажив грудь и задержавшись на талии. Он чуть отступил назад и задержал дыхание, изучая, словно художник, с восхищением рассматривающий работу первоклассного мастера, два совершенных по красоте возвышения розоватого оттенка. Она задрожала и закрыла грудь руками. Эштон покачал головой. — Ты дрожишь, словно девственница, — грубовато заметил он, отводя ее руки. — Я… Я никогда… — Неужели твой капитан никогда не смотрел на тебя? — сердито спросил Эштон. — Конечно, нет! Он приложил пальцы к ее губам. — Не надо больше говорить о нем. Ты замечательная актриса, Бетани. Может быть, нам удастся притвориться, что у тебя это в первый раз. — Он прильнул к ее губам и пробормотал: — И это наш первый поцелуй… — Но… Его губы заставили ее замолчать, а его руки коснулись груди. — Может, притворимся, что тебя никто не трогал? — продолжил он, и его рука исчезла под ее рубашкой. |
