Молодой кхай, не старше Гая, из сайетов, тощий, обнаженный, затравленный вконец, сидит, забившись в угол. Мне сказали — он и от еды отказывается, значит долго кхаю не протянуть, да и зачем? Надежды для него все равно никакой. Недавно привозили кхаев покрупнее и постарше, для боев на арене, выпускали безоружных против тигров, смотрели потом, как тигры разрывают их на куски. Словно звери против зверей, но куда кхаям до тигров. Звери!
— А видел ты этих тварей верхом? — спрашиваю я. — Видел, как они носятся по степям? Видел их красноперые стрелы?
Гай заворожено мотает головой, хочет посмотреть. И я вдруг ловлю себя на мысли, что вот точно так же я смотрел когда-то на пьяного Фалена в харчевне. Теперь так же — Гай на меня. Как же! Ведь я видел далекую Хатогу и чудесные Дымные Озера, я сражался с диковинными орками, я… а что видел он? Какой-то Илой, какой-то Самат. Нет, конечно Саматом он гордится страшно, аж уши краснеют от удовольствия. Он может гордиться по праву — не многие опытные воины сражались так же достойно, как он. Но чем тут удивить? Был, да… так все были.
Интересно, что шепчет он своей Октавии, обнимая вечерами в Лукулловом Саду, о подвигах, или… Эх, не о подвигах надо было… Да что теперь.
Гай чуть поежился под плащом, но уже согрелся, готов вскочить и куда-то бежать. Но нет.
— А расскажи, как там! — просит, предано заглядывая в лицо.
И мне стыдно тащить таких, как он, на войну.
Ведь это будет моя война. Чужая для него.
Но я так решил. И так будет.
* * *
Маэна осторожно прихлебывал из крошечной чашечки ароматный чай. Темные глаза давно поблекли, подернулись старческой поволокой, но там, в глубине, все еще звенела сталь.
— Садись, Райгак. Поговорим.
Подошел на негнущихся ногах, сел. С Маэной можно начистоту, почти… На чистоту до конца — я наверно, не смогу ни с кем… Но с ним хоть можно поговорить, от этого легче и сложнее одновременно.
Маэна смотрит на меня. Я отворачиваюсь, на минуту закрываю глаза, хочется… не знаю…
— Ты все решил?
Киваю. Решил.
— Не легкий выбор… — говорит Маэна.
— Свой выбор я сделал много лет назад.
Качая головой, он морщит лоб.
— Ты жалеешь?
Я хотел ответить «да». Как же не жалеть, если моя жизнь могла сложиться совсем иначе, проще, понятнее, или, по крайней мере, без ночных кошмаров, что преследуют меня долгие годы. Я бы точно знал, что надо сражаться за своих друзей и против врагов, точно бы знал на какой я стороне, не метался бы, разрываясь на части. И сейчас, я все бы точно и твердо знал…
Я хотел ответить «да». Но не смог.
Всю жизнь я только и делал, что бегал за далекими огнями, пытался достать, протягивал руки… Но стоило приблизиться, и огни оказывались на противоположной стороне. Они водили меня кругами, не давая покоя.
Микойский князь и илойский патриций, солдат и консул, мальчишка с кучей долгов, почтенный муж, живущий в роскошном доме… Мои победы, моя слава… Илой и Самат.
Я хотел так многого, и получил все что хотел, даже больше, но теперь…
Там, вдали, не осталось больше огней. И я не знаю куда идти.
Маэна ждет. Молча, неподвижно, чуть склонив голову на бок. Он мог бы не спрашивать, ведь и так прекрасно знает, что я скажу. Тогда зачем? Но он ждет.
— Нет, я не жалею.
Он кивает и начинает медленно подниматься, словно уже услышал все, что хотел и дальше говорить не о чем.
— Я не жалею, Маэна! — почти кричу, пытаясь остановить, договорить, объяснить, не хочу заканчивать разговор так… — Я не хочу жалеть! Зачем? Что было — то было, разве кому-то станет легче, если я скажу «да»? Пусть многое надо было сделать не так, но что теперь? Да, я был дураком, сам толком не понимал чего хотел, но я… Я это сделал! Именно этого я хотел! Я илойский солдат, я клялся богами!
Старый цензор оборачивается, кивает мне. |