Так за разговорами — впервые, между прочим, выпала нам возможность поговорить спокойно от души — прошел весь день, а Сифоров все не показывался, и я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего, когда без четверти восемь услышал звук поворачивающегося в замке ключа, и неистовый капитан появился перед нами собственной персоной.

Был он мрачнее тучи, бледен; губы сжаты в тонкую полоску.

В руках Сифоров принес кожаный портфель с блестящими замками, который сразу поставил на пол. Мы вскочили капитану навстречу, но он отмахнулся от нас, уселся в свободное кресло, закрыл глаза и принялся с каким-то ожесточением массировать себе пальцами виски.

Мы с Мариной переглянулись.

— Может быть, могу я помочь? — нерешительно предложила Марина. — Я знакома с точечным массажем.

Он, не понимающе, посмотрел на нее.

— Если у вас болит голова…

— Ничего у меня не болит, — отрезал Сифоров. — И никак вы теперь мне не поможете.

— Что случилось? — спросил я.

— Случилось… — ответил капитан и снова надолго замолчал, продолжая потирать виски.

Марина придвинулась ко мне.

— В баре есть выпивка, — шепнула она. — Может быть, ему предложить?

— Не помешало бы, — бросил Сифоров, хотя, казалось, он нас не слышит. — И водку, только водку. Я пью одну только водку.

Марина ушла за водкой.

Я остался с капитаном наедине.

— Что все-таки случилось?

— Узнаете, скоро узнаете…

Марина вернулась с бутылкой «Столичной» экспортного варианта и чистым маленьким стаканчиком.

— Вам разбавить?

— Давай сюда, — Сифоров протянул руку, взял бутылку, налил себе водки до краев стаканчика, быстро одним глотком выпил, даже при этом не поморщился.

Будто не водку пил, а воду.

На скулах у него немедленно выступили красные пятна.

Потом он отставил бутылку и стаканчик в сторону, потянулся за своим портфелем. Двумя резкими движениями рук открыл замки и вытащил на свет пачку белых карточек по размерам похожих на игральные карты. Веером разбросал их по журнальному столику, и мы увидели, что на карточках с большим прилежанием выведены тушью буквы: по одной на каждую; и что на самом деле карточки неодинаковы, как показалось вначале.

Одни выглядели новыми, другие были помяты с оторванными уголками, в пятнах то ли крови, то ли краски, одна даже была по краю обуглена. И внизу под каллиграфически выведенными буквами я заметил приписки синей шариковой ручкой: «12.30», «14.00», «15.30» и так далее — время суток?

Сифоров принялся раскладывать карточки, словно бы по правилам какого-то незнакомого мне пасьянса. Выложил их наконец в ряд и откинулся в кресле. Я увидел, что всего карточек восемь, а слово, которое сложилось из букв напомнило мне… Сразу напомнило мне…

Я задавил в себе едва не вырвавшийся крик. В этот раз я точно не справился с лицом, и хорошо, что поблизости не было Елены.

— АРТЕМИДА, — прочла Марина. — Не понимаю.

— Герострат, — выдохнул я с хрипом. — Это знак, предупреждение… мне…

— И за каждой буквой люди… жертвы, — Сифоров в бессильной ярости грохнул кулаком по столу. — Фокусник треклятый!

— Люди… жертвы, — повторила Марина.

Она все еще не понимала. Зато прекрасно понял я.

— Много?

— Два десятка человек.