Надежда открыла рот, чтобы что-то сказать, но подумала и закрыла. Текли мгновения. Что-то менялось в ее лице, кажется, она понимала, о чем речь.

– Это не треп презренного гэбэшника, – вкрадчиво сказал Костров. – Это факт – установленный и задокументированный. И без критики, что я только сейчас об этом говорю. Я вообще никому не должен это говорить. Алена и Леночка живы, у них все хорошо, они устроены, не скажу, что счастливы, но все имеют для нормальной жизни. Но… они далеко, увидеться с ними невозможно… пока, во всяком случае. Это другая страна. Должно пройти какое-то количество лет. И знаешь, дорогая, мне глубоко плевать, веришь ты или нет, главное, что я об этом знаю.

Она заплакала, прижала голову к его груди. Майор растерялся: что за телячьи слабости?

– Давай обойдемся без клятв и всего такого, – пробормотал он. – Я отвечаю за свои слова. Расскажи маме, обрадуй ее. Но обе молчите, дело серьезное, можно нажить крупные неприятности. Просто… не мог об этом не сказать.

– А Вадим? – она подняла голову.

– Об этом человеке забудьте. Представим, что его никогда не было. Дело ведь не в нем, верно?

– Да, хорошо… – Надежда облизнула губы.

– Ну все, Надюха, дуй. С Новым годом тебя.

Она засмеялась, чмокнула его в щеку и побежала по лестнице. На площадке остановилась, недоверчиво поводила глазами по сторонам.

– А что, хороший подарок, – она снова рассмеялась и запрыгала по ступеням.

Усмехаясь, Костров вернулся в квартиру. Мигала гирлянда на елке, застыла Людмила в задумчивой позе.

– Вот стою и гадаю, – призналась она, – вернешься, не вернешься… Эта женщина неплохо присела тебе на мозги. Слушай, а существуют вообще бывшие жены?

Она взяла со стола салфетку, стерла отпечаток помады с его щеки, внимательно всмотрелась в глаза.

– Все нормально?

– Кажется, да, – он обнял женщину за плечи, прижал к себе, чтобы никуда не пропала…