Но потом он заметил в зеленых глазах вспышку смеха, и он понял, что Шторм морочит ему голову. И через секунду Вульф понял еще кое-что.
— Ты весь день старалась меня раздразнить, да? Высмеивала безопасность, зная, что это выведет меня из себя.
— Типа того, — пробормотала она.
— Зачем?
Шторм слегка улыбнулась.
— Ты был очень напряжен. Я подумала, что станет легче, если ты выпустишь пар.
— Понятно.
Вульф глубоко вздохнул. Черт возьми, она продолжает давить на кнопки, на правильные кнопки. Еще хуже, что она читает его как открытую книгу, напечатанную крупным шрифтом. И самое плохое, что она настолько уверена в его самообладании, что нарочно заставляет выйти из себя.
Странно, но это никак не повлияло на то обстоятельство, что с каждой минутой он хотел ее все больше. Так недолго свести мужчину с ума!
— Объясни мне кое-что. Где твоя мать нашла имя Вульф?
Резкая смена темы заставила его моргнуть.
— С чего ты взяла, что имя придумала моя мать? — удивился он, против желания забывая про раздражение.
— Природное чутье. Или интуиция. Сомневаюсь, что такое имя мог выбрать мужчина, если только не придерживался семейной традиции. Особенно с фамилией Найкерсон (Nicker — хохотать, гоготать, ржать). Нет, вряд ли.
Он все еще не понимал, куда ведет разговор, но улыбнулся.
— Ты права. Имя Вульф выбрала для меня мама. Она сказала, что из-за глаз. Когда я достаточно вырос, то узнал, что у большинства младенцев синие глаза. У волков таких не бывает. Но она сказала, что цвет здесь не причем. — Он пожал плечами. — Убей меня, не понимаю!
Зато поняла Шторм. Жаль, что она не сможет встретиться с матерью Вульфа. С женщиной, которая разглядела в глазках своего сына-младенца грозного мужчину, которым он однажды станет, стоило познакомиться поближе.
А старшего сына она назвала Максимом — сокращенное имя от Максимилиана, — которое означало что-то вроде "величайший в превосходстве". Макс Баннистер был рожден, как говорят, «с серебряной ложкой во рту». Неужели его мать с самого начала поняла, что однажды сын станет известен не столько благодаря богатству, сколько благодаря доброму сердцу и благородству?
Прерывая ее размышления, Вульф удивленно произнес:
— Как мы умудрились перейти от вопросов безопасности к обсуждению моего имени?
Шторм бросила на него быстрый взгляд и улыбнулась.
— Ты опять напрягаешься?
— А ты ведьма?
— Только с одной стороны. Остальные две — ирландская и каджунская (каджуны — потомки колонистов из поселения Акадия во французской Канаде, которые в XVIII в. были сосланы англичанами в разные колонии Юга).
Вульф почти вздрогнул.
— Если это не взрывоопасная смесь, то я не знаю…
— Да, а ты боишься обжечь пальцы.
Не стоило удивляться, что она безжалостно вернет их к той точке разговора, после которой он выскочил из компьютерного зала. Если он что и узнал о Шторм Тримейн, так это о ее совершенном бесстрашии, независимо от препятствий на пути. Даже если этим препятствием является он сам.
— Мы закончили обсуждать это несколько часов назад, — осторожно напомнил он.
— Нет, не закончили. Скорее прервали, и, насколько я поминаю, слишком резко.
Вульф запихнул руки в карманы пиджака, его плечи напряглись. Наверное, лучше подготовиться к бою здесь, где их в любой момент могут прервать, и потому ему легче справиться со своими инстинктами. Несмотря на неприятные предчувствия, Вульф мог едва думать о чем-то, кроме того, как нестерпимо ее хочет.
— Хорошо, — мрачно согласился он, — давай закончим. |