И, услышав страшные слова «вдовий твой удел»» Елена заплакала столь неутешно и безудержно, что даже недруги почувствовали в слезах ее муку и боль внезапно осиротевшей молодой женщины, ибо не только муж ее умирал сейчас, но и отец ее детей, и для нее самой по многим статьям тоже почти отец.

Не понимая отчего рыдает мать, заплакал и трехлетний Иван.

Умирающий сел, упираясь спиной в подушки, попросил усадить в изголовье старшего сына. Обняв ребенка и неловко утешая его, Василий Иванович сказал:

— Отче Даниил, подойди ко мне. И вы, братья, тоже подойдите.

Митрополит и князья Андрей и Юрий покорно приблизились.

— Целуйте крест Святому Отцу, — велел он братьям, — что будете тверды в своем слове и станете служить наследнику моему — великому князю Ивану Васильевичу — прямо и неподвижно.

Даниил снял наперстный крест, протянул Андрею, затем Юрию. Оба быстро коснулись губами конца распятия и тут же отошли в сторону.

— И вы все целуйте, — повел рукою Василий Иванович, и все, кто был в опочивальне, по очереди стали подходить к Даниилу. Елена перестала плакать. Боярыня Челяднина взяла успокоившегося ребенка на руки, и в наступившей тишине Василий Иванович произнес последнее:

— А вы бы, князья, Дмитрий Бельской да Михайла Глинский, за моего сына князя Ивана, и за великую княгиню Елену, и сына князя Юрия всю кровь свою пролили и тело свое на раздробление дали. Вам же, — повернулся умирающий к думским чинам, — приказываю Михаила Львовича Глинского держать за здешнего уроженца и не молвить, что-де приезжий, занеже князь мне и кровный родич, и прямой слуга. И быть вам вместе, и дело земское беречь сообща, все дела свершать заодин. До пятнадцати лет, до совершенного возраста сына моего, в помощь ему и в попечение назначаю семь именитых мужей: Захарьина-Юрьева Михаила Юрьевича, да его дядю — Тучкова Михаила Васильевича, да братьев Шуйских Ивана и Василия…

Великий князь тяжело закашлялся. От навалившейся усталости он даже князей Шуйских поименовал без отечества.

На последнем дыхании, замирая, добавил чуть слышно:

— Еще назначаю Глинского Михаила… Львовича, Воронцова… Михаила же… и Шигону…

Последняя крамола

А дальше все пошло такой безумной круговертью, что казалось, Господь Саваоф отвернулся от осиротевшей державы, а сатана, проведав о том, закружил Россию волчком, и за неделю случалось всяческих горестных перемен более, чем прежде за год.

Василий Иванович умер 4 декабря 1533 года, и тотчас же тело перенесли в Архангельский собор. Над гробом еще служили панихиды и читали Псалтырь, а уже 6 декабря в соседнем Успенском соборе митрополит Даниил венчал на великое княжение его трехлетнего сына. Дивно было слышать, как из разверстых дверей стоящих рядом храмов несутся на соборную площадь и радостные голоса певчих, возглашающих многолетие, и заунывный похоронный плач об упокоении души усопшего.

И опять испуганно шептались москвичи: виданное ли дело — отца еще не схоронили, а сына уже венчают на царство? И предрекали: много покойников примет на душу великий князь Иван Васильевич, если надевают на него шапку Мономаха под погребальный звон и заупокойные молитвы.

Как раз в тот день, когда младенца Ивана, в кукольном великокняжеском наряде, усадили на трон, Волчонка срочно призвал Флегонт Васильевич.

— Ну, брат, пора тебе перебираться к Михаилу Львовичу. Начинаются такие дела, что везде нужен глаз да глаз. Боюсь, не принялся бы Михаил Львович за прежнее.

— Старый он, куда ему, — возразил Николай.

— Седина в бороду — бес в ребро.