Но для мальчика в его боли было почему-то очень важно не закричать. Он прикосул губу, ощутив во рту солоновато-медный вкус крови. Он не должен услышать, как я кричу! И он подавил вопль, чувствуя, как пижамные брюки тяжелеют от крови.

Его молчание только разжигало ярость Старика. Отбросив трость, он поставил мальчика на ноги и набросился на него с кулаками. Голова Джонни под тяжелыми ударами моталась из стороны в сторону, в глазах ослепительно сверкали молнии.

Но Джонни держался на ногах, вцепившись в край стола. Губы его были разбиты, лицо распухло и покрылось кровоподтеками, но он молча терпел, пока наконец Старик совершенно не вышел из себя. Он ударил Джонни кулаком прямо в лицо, и удивительное чувство облегчения охватило мальчика, боль ушла, и он погрузился во тьму.

— …как будто на него набросился дикий зверь. Я должен поставить в известность полицию.

Потом знакомый голос. Потребовалось немного времени, чтобы узнать его. Он попытался открыть глаза, но они не раскрывались, лицо казалось огромным и горячим. Он с трудом приоткрыл глаза и узнал Майкла Шапиро, секретаря Старика. Шапиро что-то негромко говорил второму человеку.

Пахло лекарствами, и на столе лежал открытый докторский чемоданчик.

— Послушайте, доктор. Я знаю, выглядит это ужасно, но, может, вы сначала поговорите с мальчиком, прежде чем вызывать полицию.

Они оба посмотрели на кровать.

— Он в сознании. — Доктор быстро подошел к нему. — Что случилось, Джонни? Расскажи нам, что случилось. Тот, кто это сделал, будет наказан, я тебе обещаю.

Это было неправильно. Никто не должен наказывать Старика.

Джонни попытался заговорить, но губы его распухли и не шевелились. Он попытался еще раз.

— Я упал, — сказал он. — Упал. Никто! Никто! Я упал.

Когда доктор ушел, Майкл Шапиро вернулся и наклонился к нему. Его еврейские глаза потемнели от жалости и еще чего-то, может быть, восхищения.

— Я заберу тебя к себе, Джонни. Все будет в порядке.

Две недели он провел под присмотром жены Майкла Шапиро Элен. Царапины заживали, синяки стали темно-желтыми, но нос его так и остался сломанным, с горбинкой на переносице. Он рассматривал свой новый нос в зеркале, и он ему понравился. Похоже на боксера, подумал Джонни, или на пирата. Однако прошло много месяцев, прежде чем спала опухоль и он смог прикасаться к носу.

— Послушай, Джонни, ты отправляешься в новую школу. Хороший пансионат в Грехемстауне. — Майкл Шапиро старался говорить оживленно и бодро. Грехемстаун находился в пятистах милях. — В каникулы будешь работать в Намакваленде; узнаешь все об алмазах и о том, как их добывают. Тебе ведь это понравится?

Джонни с минуту подумал, изучая лицо Шапиро и видя, что тому стыдно.

— Значит, домой я не вернусь? — Он имел в виду дом на Винберг-Хилл.

Майкл покачал головой.

— Когда я увижусь… — Джонни колебался, подбирая слова, — когда я снова с ними увижусь?

— Не знаю, Джонни, — честно ответил Майкл.

Как Майкл и пообещал, школа оказалась хорошей.

В первое же воскресенье после церковной службы он вместе с остальными мальчиками пошел в класс для обязательного написания писем. Остальные немедленно начали писать родителям. Джонни с несчастным видом сидел, пока к нему не подошел дежурный учитель.

— Ты не хочешь писать домой, Ленс? — мягко спросил он. — Я уверен, там будут рады получить твое письмо.

Джонни послушно взял ручку и задумался над чистым листом.

Наконец он написал:

«Надеюсь, вам будет приятно узнать, что я теперь в школе. Кормят нас хорошо, но постели очень жесткие.