Мы ездили целыми днями, попутно делая какие-то небольшие дела, и казалось, тоска куда-то исчезала, затихала на время, как боль в зубе. Потом я отвозил ее на вокзал, смотрел на огни уходящего поезда, возвращался домой, усаживался в плюшевое кресло, расслаблялся, давая возможность тоске завладевать моим телом, и ждал следующего вечера, чтобы набрать номер ее телефона.
У меня скопилось множество телефонных счетов. Как-то я подсчитал, что за пять месяцев позвонил ей двести четырнадцать раз. Она позвонила мне дважды… Она не жила в другом городе, просто у нее была там длительная работа. Расписывала какую-то церковь.
Как-то у нее случилась сильнейшая ангина. В церквах всегда прохладно, и горло отекло. Была большая температура, и она приехала болеть домой. Я ухаживал за ней два дня, радуясь, что хоть чем-то могу занять себя.
На третий день ей стало лучше, и она спросила:
— Ты все не пишешь?
— Нет.
— А чего?..
Потом ей опять стало плохо, и она замолчала, раскрывая рот лишь для полосканий. И я еще три дня не видел пишущей машинки, укором стоящей на столе.
На четвертый день она опять спросила:
— Ты хоть придумываешь что-нибудь?
— Нет.
— Это плохо.
Я сам знал, что это плохо, и отправил ее полоскать горло.
На следующий день она предложила:
— Давай придумывать вместе.
— Давай, — согласился я.
У нее проснулся аппетит, она плотно поела — с мясом, овощами и фруктами. Вытерла рот мокрым полотенцем, откинулась на подушки, вздохнула, наевшаяся, и задала первый вопрос:
— Про что будем придумывать?
— Не знаю, — ответил я. — А про что ты хочешь?
— Давай про «кого».
— Давай.
— Давай про молодого человека?
— Давай.
— Начинай.
— Можно я подумаю?
— Подумай, — согласилась она и закрыла глаза.
Я сидел и думал, а она спала. Она выздоравливала и проспала до вечера.
Проснулась и спросила:
— Подумал?
— Подумал.
— Ну, начинай.
— С чего ты хочешь?
— А с чего обычно начинают?.. Может быть, с биографии?
Я улыбнулся:
— Давай с биографии… Начинаю…
Она приготовилась слушать и сложила на груди руки.
— Пусть этот молодой человек, — начал я, — Пусть он играет в духовом оркестре. Десять лет дует в мундштук тенора…
Я посмотрел на нее — кажется, ее это устроило.
— Дул, дул десять лет, ни о чем таком особом не задумывался. Потом неожиданно сломал руку и задумался…
— Все тебя в драму тянет, — перебила она и слабой рукой потрепала меня по волосам. — Ну, продолжай…
— И молодой человек затосковал.
— Как ты?
— Ты знаешь, тоска делает жизнь некрасивой, и задумываешься: что же такое самоубийство — слабость или сила?.. А кто-то талантливый взял и описал жизнь тоскующего талантливо, а какой-то веселый блондин прочитал ту повесть и загрустил, вдруг поняв, что его жизнь еще тоскливее описанной. И стал шатеном. И стал умным.
— Это лирическое отступление, — прокомментировала она. — Я знаю… Продолжай.
— Давай введем в ткань сюжета детективный эпизод? — предложил я. Читателя нужно заинтриговать.
— Угу, — согласилась.
— Так вот, этот молодой человек гулял перед сном по парку. |