|
Изменилось только расписание. Часы и дни. Интересно - она по-прежнему притворяется, будто ходит к матери? В половине пятого Антуанетта выходит из дому, идет, сдерживая нетерпение, к церкви Сен-Филипп-дю-Руль, а там прыгает в первое же такси. - Площадь Бланш! Теперешняя тайна совсем другого пошиба, чем предыдущая. Такси еле тащится по переполненным улицам, и рука в перчатке распахивает дверцу прежде, чем машина успевает остановиться. Холл просторного дансинга, вульгарная позолота, зеркала, красные обои, окошечко кассы. "Пять франков за вход". Огромный зал - куда ни поглядишь, все столики, столики, прожектора, контрастирующие с рассеянным светом, и в этом фантастическом освещении медленно движутся сто, двести пар, а снаружи, в каких-нибудь пятидесяти метрах, грохочет город с его машинами, автобусами, людьми, несущими свертки, бегущими Бог весть куда в погоне за самими собой. И Антуанетта, изменившись до неузнаваемости, в развевающейся норковой шубке, с триумфом вступает в этот ночной мир и идет прямо в угол зала, протягивает уже освободившуюся от перчатки руку, которую хватает другая рука, мужчина привстает, слегка привстает, не более, потому что она уже рядом с ним и он уже ласкает прикрытое черным шелком колено. - Это я. Один оркестр сменяется другим, лучи прожекторов из желтых становятся фиолетовыми; немного помедлив, танцующие перестраиваются, переключаются на другой ритм; из темных закоулков выныривают все новые пары. Оказывается, ежедневно, в пять вечера, триста, а то и пятьсот женщин убегают от действительности в этот зал и танцуют; и столько же мужчин, большей частью молодых, беззаботно ждут их, караулят, входят и выходят, молчаливо скользят, курят. Антуанетта подкрашивает губы, накладывает на щеки еще немного розовых с оранжевым румян. Вопросительный взгляд: "Потанцуем?" И мужчина просовывает руку под мех, вплотную к теплому телу, его рука ложится ей на спину, которая под шелком платья делается еще глаже и словно еще гибче - такая плотская, такая женственная; Антуанетта улыбается, губы полуоткрыты; и вот они уже затерялись среди других пар, видя сквозь полуопущенные ресницы только друг друга. Мужчина шепчет, словно заклинание: - Пойдем... Антуанетта, должно быть, возражает: - Еще один танец! Еще один... Чтобы растянуть наслаждение... Чтобы оно стало еще пронзительней... Чтобы испытать, быть может, здесь, в толпе, то же чувство, которое Доминика испытала в поезде... - Пойдем... - Погоди еще немного... И на лицах читается, что для них любовный акт уже начался. - Пойдем... Он увлекает ее прочь. Она уже не сопротивляется. - Сумочка... Чуть не забыла сумочку. Покорно идет за ним, минует плотные портьеры красного бархата, проходит мимо застекленной клетки кассы. "Пять франков за вход". Автомобили и автобусы, огни и толпа-это похоже на реку, через которую надо перебраться вплавь, потом на лету завернуть за угол, а сразу за колбасной лавкой - дверь, черная мраморная вывеска с золочеными буквами, узкий, пропахший стиркой коридор. Сегодня Антуанетта замерла в дверях, и ее зрачки на мгновение расширились; она узнала черную фигурку, обращенное к ней лицо, пожирающие ее глаза, и тут ее губы растянулись в торжествующей, презрительной улыбке - так улыбаются женщины, которых увлекает властная рука мужчины-самца. |
