Проголосовали в полном согласии, только Яга, баба-язва, спросила:

– Почему ты, Вовк Ильич, обе руки поднял?

– Потому, душенька Яга Путятична, что у меня два голоса, мой и Марка Троцкуса, – пояснил Вовк Ильич. – Ну, коли я уже председатель, сделаю ряд назначений. Збых будет чрезвычайным комиссаром по разведке и борьбе с народными врагами, Кощей займется идеологией, а Ослабя – промышленностью. Братан Рябой – мой помощник в военных вопросах. Вот все вроде и при деле…

– А я? – обиженным тоном произнесла Яга.

– Яга Путятична назначается комиссаром по защите самых угнетенных слоев населения, – с плутовской ухмылкой сказал Вовк Ильич. – Очень благородная и архиважная задача! Народ составит мнение о нас по тому, как мы отнесемся к этим униженным и угнетенным, ибо они особенно стонут под тяжкой пятой самодержавия. И кто, как не женщина…

– Леший с тобой, Вован, я согласна! – перебила Яга. – А что же Троцкус? Для него какое назначение?

– На первых порах он будет у нас заниматься изъятием зерна у деревенского богачества, но эта его работа временная, пока среди крестьян имеются такие пережитки. А как изведет братан Троцкус богатеев-мироедов под корень, так и приступит к главному – к подъему социалистического сельского хозяйства. Тоже архиважная задача!

– Этот вопрос с ним обсуждался? – спросила Яга Путятична. – Он согласен?

– А как же! Он уважает партийную дисциплину, душенька, – сказал Вовк Ильич и быстро закрыл заседание.

«Сел государь Владимир на престол в Грановитой палате, а престол тот был выточен из заморского дерева палисандр и изукрашен дивно златом, серебром и самоцветными каменьями. А на государе был кафтан алого бархата с застежками яхонтовыми, и порты также бархатные, и сапоги красной кожи, и шапка княжья соболиная, а еще пояс узорчатый, кованный из золота. А в руках держал государь булаву превеликую, всю в смарагдах и рубинах, что досталась князьям киевским от Вещего Олега, и той булавой знак давал, кого желает слушать, а кому приказано молча стоять. И был в тот день государь Владимир грозен, одначе милостив, и никого булавой этой не пришиб.

Одесную от государя сидел на малом престоле наследник княжич Юрий, а ошую и назади сидели набольшие бояре, а для прочих лучших людей числом две сотни и шестнадцать были лавки вдоль стен под оконцами. И в набольших числились Близнята Чуб, первый из княжих советников, и Лавруха Посольского приказу, и Кудря казначей державный, и Смирняга приказу Благочинного, и главный воевода Муромец Илья, при сабле и в орденах. Что до других думных бояр, то под теми оконцами, что к площади, сели стоявшие за латынян и Рим, а под теми, что к Днепру, сели пособлявшие Ехипту, а за еудейску веру поначалу не был никто, понеже считалась та вера средь боярства не шибко выгодной. Ибо сказано: всяк имеет руки и пальцы к себе повернутые, и за того стоит, кто в эти руки сыпет злато.

Вышли иноземные священства, поклонились государю великим поклоном, и было их семеро. Из Ехипта Мент-хотепник из первых Амоновых волхвов, а с ним Рех-мир и Мен-хер, все в белом платье до пят и в колпаках высоких, а платье то обшито золотыми кантами, а на шее у тех ехиптян монисты в семь рядов. Латынян такожде трое: самый важный Помпоха Нум от бога Иупитера и еще Цаца Кап и Марух Гординыч. Эти в красном, и платьев на них так много было, что пошли они складками сверху донизу. На выях у них ничего не висело, одначе пальцы были в перстнях дорогих, руки – в браслетках, а на темени – веночки из золотого листа, что растет на римском древе кумпарис. Цаца и Марух не старые, а Помпоха в возрасте и в телесах и зело осанистый. Последним же было еудейское священство Ребехаим из сопредельной Хазарии, но родом точно еудей, а не поганый хазарин.