В эту минуту в гостиную вошел мистер Беллингэм с увесистой стопкой новых книг, перетянутых ремешком.
— Вот тебе на! — удивился он. — Я смотрю, вам нескучно. Доктор и пациентка хохочут, как школьники. Что вас так развеселило? — Он положил связку на стол, и я вкратце объяснил ему, над чем мы смеялись. — Доктор Барклей прав, — сказал он дочери, — оставайся, детка, тем, кем ты родилась, то есть женщиной. Бог знает, какой бы из тебя вышел мужчина!
Видя, что мистер Годфри в хорошем настроении, я рискнул рассказать ему о своей идее насчет стенографирования, чтобы заручиться его поддержкой. Он внимательно и с явным одобрением выслушал и спросил Руфь, почему она возражает.
— Это доставит уйму работы доктору Барклею, — ответила она.
— Это доставит ему уйму удовольствия, — заверил я их обоих.
— Я бы на твоем месте подумал, прежде чем отказываться, — строго произнес мистер Беллингэм. — Или ты боишься быть обязанной доктору Барклею и поэтому упрямишься?
— Вовсе не поэтому, — покраснела она.
— Тогда не артачься. Добрый человек предлагает тебе помощь. Все в порядке, доктор. Руфь согласна. Ты меня слышишь, детка?
— Хорошо, отец. Спасибо вам, доктор. — И лицо ее озарилось улыбкой, которая сама по себе являлась для меня наградой.
Мы условились, где и когда встретимся, и я, как на крыльях, устремился в амбулаторию, чтобы закончить утренние дела и распорядиться насчет завтрака.
Часа через два я подошел к дому мисс Оман и застал Руфь в саду. Она прохаживалась по дорожкам с потертым ридикюлем в руке. Я предупредительно взял у нее сумочку, и мы вышли из калитки, сопровождаемые ревнивым взглядом хозяйки.
Привратник, сидевший в маленькой стеклянной будочке при входе в библиотеку, привстал, внимательно оглядел нас и пропустил в вестибюль, откуда мы прошли в огромный читальный зал круглой формы.
— Какой план на сегодня? — спросил я, когда мы заняли свободные места. — Посмотрите каталоги?
— Нет, я давно это сделала, все карточки у меня в сумочке. Книги заказаны и уже ждут нас.
Я положил свою шляпу и перчатки Руфи на полку, и мы направились к стойке за книгами. Это был счастливейший день в моей жизни. Два с половиной чудесных, ничем не омраченных часа я провел за удобным, обитым кожей столом, быстро водя пером по страницам записной книжки. Это занятие ввело меня в новый мир, в котором самым причудливым, невероятным и восхитительным образом переплетались наука и любовь.
Разумеется, до того дня я почти ничего не смыслил в древней истории. Об Аменхотепе IV я знал только, что он фараон, хеттов я считал мифическим, неизвестно где обитавшим народом, а клинописные таблички — ископаемыми «сухарями», служившими пищей разве что доисторическим страусам.
Теперь все изменилось. Мы уселись рядышком на скрипящие стулья, и, по мере того как Руфь Беллингэм шепотом (разговаривать в читальном зале строго запрещалось) повествовала мне о событиях той беспокойной эпохи, разрозненные обрывки моих знаний постепенно складывались в созвучия, чтобы потом слиться в единую гармоничную симфонию. За два с половиной часа мы проштудировали шесть объемистых томов, сделав все необходимые выписки.
— Все оказалось даже лучше, чем вы обещали, — прошептала Руфь. — Мне потребовалось бы два дня усидчивой кропотливой работы, чтобы осилить тот объем, что мы выполнили менее чем за три часа. Я, право, не знаю, как вас благодарить.
— Ну что вы! Я занимался с огромным удовольствием, эта работа полезна для моего развития. Что у нас дальше? Закажем книги на завтра?
— Да, я составила список. |