Разговор продолжился вечером того же дня. Пока хозяйка неловко — что с нее взять, благородных кровей — выкладывала на тарелки принесенную штабс-капитаном еду, он откупорил довоенную «Николаевку», вытащил пробку из бутылки с мадерой и сорвал мюзле с шампанского:

— Довольно хлопотать, Елена Петровна, давайте за встречу!

Стараясь не смотреть на покрытое струпьями лицо, та покорно выпила большую рюмку водки, поперхнулась и, едва справившись с набежавшими слезами, прикусила красиво очерченную нижнюю губу:

— Скажите, что с ним будет?

С мужем-то вашим? — Семен Ильич не спеша жевал ветчину, старательно смазывая ее горчицей, и трещинки на его лице медленно сочились сукровицей. — Да уж определенно ничего хорошего. Активное членство в монархической организации, пособничество савинковским боевикам — тут пахнет высшей мерой социальной защиты.

— Господи, Господи, ну сделайте же что-нибудь! — Золотницкая залпом выпила еще рюмку водки и внезапно, резко поднявшись, положила ладони Хованскому на плечи. — Я вас очень прошу, я вас умоляю. Все сделаю, что вы захотите, — я очень, очень развратная…

Слезы уже вовсю душили ее. Медленно опустившись на колени, Елена Петровна расстегнула штабс-капитану брюки, вытащила набухший член и принялась ласкать его языком.

— Ладно, придумаем что-нибудь. — Семен Ильич притянул ее за густые каштановые волосы, собранные в пучок на затылке, и осушил стаканчик мадеры. — Хватит разговоров, раздевайся давай.

Как во сне, Елена Петровна щелкнула кнопками платья — сильнее запахло духами, — одним движением распустила волосы по плечам и, оставшись в шелковых чулках и кружевном белье от мадам Дюкло, на мгновение замерла.

— Дальше, дальше, — Хованский налил себе водочки, хватанув, закусил балыком и почувствовал, что жратва его больше не интересует, — все снимай, не маленькая.

Елена Петровна как-то странно всхлипнула и, избавившись от пояса с чулками, принялась медленно стягивать с бедер панталоны.

Что бы там ни говорили, но порода в женщине чувствуется сразу. Белоснежное тело Елены Петровны было по-девичьи стройным, с нежной, гладкой кожей и грудью, напоминавшей две мраморные полусферы. Вспомнив острые тазовые кости товарища Нины, о которые он всегда натирал себе бедра, Хованский поднялся из-за стола:

— Иди сюда.

С видимым усилием Елена Петровна переступила босыми ногами по полу, при этом ненависть, смешанная с отвращением, промелькнула на ее лице и штабс-капитан, заметив, рассвирепел:

— А ну раздвинь котлован, белуга! — Крепко ухватив в кулак густую каштановую гриву, он с силой пригнул голову женщины к столу и, разведя ей бедра, натужно вошел в едва заметную розовую щель.

По телу баронессы пробежала судорога, она затравленно застонала, а штабс-капитан уже навалился сверху и, выкручивая до крови соски, принялся пользовать ее — не лаская, грубо, как распоследнюю вокзальную шлюху.

Когда наступило утро, Семен Ильич выбрался из просторной двуспальной кровати и, пообещав хозяйке вернуться вечером, отправился разбираться с ее мужем.

Пребывание в «парной» повлияло на гражданина Золотницкого отрицательно. Его мучил сухой отрывистый кашель, от слабости шатало, кожа с ног сползала лоскутьями. С ходу объявив, что в случае отказа от дачи показаний контру ждет «холодная», Хованский приступил к допросу. Однако нэпман сделался упрям и отчего-то упорно не желал расписываться в своем пособничестве террористам.

— Так вы, гражданин Золотницкий, говорите, вам нечего сказать по данному вопросу? — Голос штабс-капитана стал необычайно вкрадчивым, и товарищ Сева радостно улыбнулся — наступала пора решительных действий.