— Братва, пардон, ложный вызов. — Пришлось изображать конфуз и ехать побираться в блядовник, только и там не было удачи. Шкур уже ободрали гэзэшники, вон сидят в своих «жидулях», похоже, гамбургеры хавают. С пивком. Хорошая у них тачка, седьмой модели, теплая и с музыкой, на такой можно дела делать. Это вам не раздолбанный «УАЗ» с заблеванным бардачком. А пивко бутылочное, «Фалькон», холодненькое, наверное. Эх, и не так, и не в мать…

— Командир, давай-ка к мосту, наркоман там у меня один на примете. — Старшина Пидорич сглотнул слезу, сплюнул за окно обильно и тягуче. — Злостный, но из благополучной семьи.

Оба его подбитых глаза горели голодным огнем.

— «Взвейтесь, соколы, орлами…» — Сразу повеселев, Марищук гнусаво продолжил пернатую тему, лихо вывернул на набережную и внезапно помимо своей воли начал притормаживать. — Это что ж такое, бля?

На берегу Невы, напротив Академии художеств, царила суета. Скрипели тросы, рычал стреноженный автокран, рабочие в оранжевых жилетах грузили на прицеп-тяжеловоз махину сфинкса. Второе гранитное чудище уже покоилось на деревянном ложе, тягач, впряженный в стоколесную платформу, пыхтел компрессором, вонял соляркой, водитель, стоя на подножке, выражался образно и без обиняков:

— Еш твою сорок, ангидрид твою перекись, тише майнай, тише, распротак твою через семь гробов!

— Так-так, разберемся. — Маришук вылез из «УАЗа» и со значительным видом подошел к рабочим. — Эй, мужчины, разрешение на проведение работ есть? Где прораб?

В гнусавом голосе его слышались властные нотки.

— Ты, начальник, тачку наблюдаешь? Стукни три раза по капоту, дверка откроется, и тебе все покажут. — Один из работяг, приземистый, со шрамом, широко оскалился, кивнул на стоявшую неподалеку «Волгу» с тонированными стеклами. — Только сильней стучи, у них там планерка идет, могут не услышать.

— Ага, понял. — Марищук резко повернулся, надвинул фуражку на глаза и, подойдя к машине, трижды, как учили, с силой приложился ладонью. — Гражданин прораб, на выход! Я сказал, на выход, гражданин прораб.

Повисла пауза, а потом случилось ужасное. Из «Волги» выскочил милицейский полковник, юркий, подвижный, очень похожий на хорька, и, не обращая на ошалевшего Маришука ни малейшего внимания, бросился к задней двери. Быстро распахнул ее и замер, отдавая честь, а из машины показался генерал, настоящий, с широченными лампасами на штанах, со строгим взором орлиных очей и огромными звездами на погонах. В лунном свете страшно блеснуло золотое шитье, в глазах у Марищука все помутилось, и, вытянувшись, он начал представляться:

— Участковый инспектор тридцатого отделения милиция младший лейтенант…

— Вольно, вольно. — Генерал поморщился, взмахнул рукой, будто отгоняя комара. — Не напрягайся, сынок. Лучше скажи-ка, кто у вас там в «тридцатке» командует?

— Подполковник Писсукин, товарищ генерал. — Марищук, не шевелясь, поедал начальство глазами, язык его от ужаса одеревенел. — Орденоносец, отличник милиции.

— Ах, отличник милиции? — Генерал переглянулся с полковником, и в его голосе послышалась сталь. — Павел Андреевич, заготовьте приказ. Этого Писсукина разжаловать до лейтенанта, младшего, и направить в патрульно-постовую службу, — развел бардак в районе.

Марищук вдруг ощутил горячее желание сходить по-большому, но как-то сдержался, только заиграли желваки на скулах да холодный пот потек вдоль спины к судорожно сведенному сфинктеру.