— Папа, а ноги у тебя еще болят? — спросила Джесси Энн, глядя на проволочный каркас.

— Да, моя дорогая, еще болят, — ответил он, с улыбкой глядя на дочь.

— Может быть, тебе надо выстричь ногти. Вот у меня они врастают, и Вилли-Нилли берет ножницы и вырезает их. Это больно…

— Кто это Вилли-Нилли?!

— Они так зовут свою няню Уильямс, — ответила за детей миссис Медоуз. — А теперь, дети, делайте, что вам ведено.

Толкаясь и смеясь, они выбежали из комнаты. Шум, который они подняли, музыкой звучал в его ушах. Ему казалось, что они никуда не уезжали. Тем не менее они жили теперь далеко и заметно изменились, по крайней мере выросли.

— Так в чем дело? Почему в доме беспорядок?

— Нет, в этом вы ошибаетесь. Как раз в доме теперь порядок, и дела ведутся, как должны были вестись раньше.

Ее выщипанные брови поползли вверх, морщинки у глаз разгладились.

— В самом деле? — ее слова дышали иронией.

— Именно так. А сейчас садитесь, и я расскажу вам все новости, а потом вы сообщите мне свои.

Сбросив пыльник, она уселась в кресло и, не перебивая, выслушала рассказ Марка.

— Ты пустил в дом рабочих из шахты? — только и спросила она, когда Марк закончил.

— Да, они работают в доме и во дворе и прекрасно справляются.

— Из этого ничего не выйдет.

— Уже выходит, — повысил голос Марк. — И скажу больше: труд их обходится мне дешевле — всего треть расходов.

— Треть? — она уперлась острым подбородком в складку над высоким воротником.

— Да, так. И как я понимаю, в доме стало чище, а также мне видно отсюда, что и в саду, и в парке заметны улучшения. И еще продукты. Суммы в счетах ощутимо снизились, и это притом, что все хорошо питаются.

— А эта девица, ты знаешь, что она позволила себе сойти с крыльца, оставив Пайка у двери?

— Возможно, ей захотелось поприветствовать вас.

— Не смеши меня, Марк, она просто не знает свое место.

— Она прекрасно его знает, — в голосе его не было и намека на любезность. — Она управляет домом и, кроме того, ухаживает за мной.

Услышав это, она даже привстала, беззвучно шевеля губами.

— Она лучшая сиделка, чем тот «броненосец», которого приставили ко мне вначале…

— Это нехорошо, неприлично, наконец, она…

— О, приличия соблюдаются, можете не волноваться, с этим помогает Бургесс.

— Бургесс?.. Ты имеешь в виду гувернера?

— Да, его. Он приходит каждый день и помогает там, где это необходимо, так что все правила соблюдаются, не беспокойтесь.

— Мне это не нравится, полагаю, что не понравится и Эйлин.

— Бог мой! — Марк резко выпрямился, как будто его толкнули. — А Эйлин какое до этого дело?

— Она по-прежнему твоя жена.

— Если она моя жена, ей следует быть здесь. Вы считаете, мне было легко все эти проклятые месяцы жить, чувствуя себя брошенным?

— Прошу тебя не ругаться в моем присутствии, Марк.

— Я ругаюсь, когда захочу, черт возьми, а если вас это не устраивает, вы знаете, что можете сделать. Но не надо мне читать нравоучения и твердить о морали, я в них не нуждаюсь. Ее место здесь вместе с детьми. Она разрешила мне побыть с ними три дня! Если я захочу, то оставлю их у себя, а она пусть оспаривает свои права.

— Ты напрасно так разволновался, Марк. И не говори чепухи. Дети должны быть рядом с матерью.