– Но как ты их увидишь? – хмуро спросил Логи-Хакон. – Ты – здесь, а он что-то не торопится…

Эльга промолчала.

На следующий день оружникам пришлось расчищать княгине путь на Святую гору. Помимо приглашенных, которых гриди пропускали внутрь вала, на склонах горы до самого подножия толпились простые жители Киева и даже окрестных городков и весей: все хотели знать, что будет дальше с Полянской землей, которую за эти два-три поколения уже все привыкли звать Русской.

Вокруг площадки святилища ждали бояре, воеводы и прочие нарочитые мужи. Эльга прошла к полукругу идолов в сопровождении Логи-Хакона, Соколины, Ростиславы и молодой боярыни Живляны Дивиславны. За ней Скрябка несла Браню. Лицо княгини было почти так же бледно, как белые одежды «печали», но ясно. Это Живляна, явившись к ней вчера вечером, научила, как льдом, молоком, настоем ромашки и березовых почек снять отеки и прочие следы долгого плача. Никогда раньше Эльге не требовалась эта мудрость. Даже в те дни, когда погиб отец, она плакала недолго: ее отвлекла от горя необходимость бороться за будущее. И теперь вид ее внушал трепет: величавая, спокойная и чистая, словно земля под первым снегом, она казалась отрешенной и притом решительной, будто следует не своей воле, но иной, высшей.

– Сегодня мы в первый раз принесем жертвы в память о моем муже, князе Ингваре, и разделим трапезу с его духом, – произнесла Эльга среди общей тишины. – Поскольку здесь нет моего сына Святослава, это сделает младший брат Ингвара, Хакон, сын Ульва.

Против этого никто не мог возразить. Хрольв и Колояр Держанович подошли помочь Логи-Хакону с черным бараном. Олег Моровлянин, разумеется, тоже был здесь, но не приближался к жертвеннику, держа руки за спиной. И многие это заметили: Эльга убедилась в этом, внимательно следя за лицами бояр.

Голова и ноги барана были возложены на камень, тушу отроки унесли в обчину, обжаривать для угощения гостей.

– Теперь мы должны решить, как нам быть с наследием моего мужа, – снова заговорила Эльга. – Как вы знаете, все десять лет его правления у него были два соправителя: я и мой сын Святослав. Но здесь с нами сейчас находится Олег Предславич, мой племянник и внук Олега Вещего. Он хочет сказать вам слово, мужи киевские. Угодно ли вам выслушать его?

Киевляне согласились, и Олег Моровлянин вышел вперед. Вид у него был удрученный, за чем пряталось недовольство. Эльга верно рассчитала: она назначила вече в святилище и вынудила его присутствовать при жертвоприношении. Уже от этого он чувствовала себя неловко, а к тому же это она, княгиня, позволила ему держать речь. А могла бы и не позволить…

Тем не менее он начал говорить. Эльга ждала, упомянет ли Олег о сватовстве Маломира, но об этом тот не сказал ни слова. И это было умно: он еще успеет сосватать оводовевшую тетку за кого посчитает нужным, если получит право распоряжаться в бывших дедовых владениях. А если этого права ему не дадут, то таким предложением он лишь разозлит людей.

Киевляне в молчании слушали его речи о примирении с Деревлянью, но на лицах отражалось угрюмое недоверие.

– Не нужен нам такой мир! – первым выкрикнул Борелют, второй из братьев Гордезоровичей. Его сын Семята был в числе малой дружины Ингвара, поэтому на нем тоже была белая «горевая сряда». – Чтобы наш князь был тестем древлянского князя, а потом древляне ему наследовали? Опять торжествовали над нами?

– И опять не по заслугам, как после Дирова разорения! – крикнул его брат Творилют.

Народ зашумел:

– Не так мы еще оплошали, чтобы своей волей под древлян ложиться!

– Не будет в Киеве князей древлянских!

– Сколько лет наши деды с ними воевали, сколько крови пролили, а мы теперь даром все отдадим! Приходите, володейте нами, дурнями!

Олег Моровлянин молча смотрел в гневные лица.