И это был хороший признак, как быстро сообразил Тородд: если бы поблизости имелись царевы войска и они разбили бы оказавшихся здесь русов, то население уже вернулось бы в дома и собрало потерянный в суматохе скот.

– Йо-отунова борода! – вдруг охнул шедший впереди Сальсе.

На склоне невысокого холма чернело пожарище – остатки села из десятков домов. Глинобитные стены частью рухнули, каменные стояли, усыпанные пеплом сгоревших крыш. Зияли пустые, черные проемы дверей и окон. Пожарище уже остыло, но запах гари еще ощущался. Искать, есть ли трупы, никого не тянуло, но было ясно: здесь война уже побывала.

А сделав еще несколько шагов, идущие впереди так резко остановились, что товарищи наткнулись на их спины. Стала видна выгоревшая изнутри церковь буровато-желтого камня; к стене ее был прислонен огромный крест, сколоченный из бревен, а на кресте висело полуобгоревшее тело – видимо, местного папаса.

Кое-кто схватился за горло, остальные судорожно сглатывали или держались за свои обереги.

– Ох, глядите в оба! – вполголоса вымолвил побледневший Тородд. – Если это сделали наши… А больше некому… То если нас греки схватят… С нами будет то же.

– Пусть-ка живыми попробуют взять, – пробормотал кто-то из хирдманов.

Обойдя склон, двинулись дальше через оливковую рощу. Вскоре Тородд поднял руку, призывая всех остановиться и прислушаться: невдалеке раздавался осторожный, боязливый стук топора. Прячась за деревьями, неслышно двинулись вперед и вскоре увидели нечто вроде стана беженцев: прямо на траве у костерка, обложенного камнями, сидели несколько женщин, старух, двое детей. Среди них обнаружился всего один мужчина: рубил сушняк.

Знаками Тородд приказал хирдманам окружить поляну. Раздался свист – русы бросились вперед и схватили разом всех беженцев. Те вскрикнули от неожиданности, потом начали было визжать, но им зажали рты.

– Аудун! – Тородд кивнул на мужчину, которого сам же опрокинул наземь, отняв топор, и теперь сидел на нем верхом, заломив руки. – У этого спрашивай.

– Мы не тронем вас, если ответишь на вопросы, – сказал по-гречески Аудун, когда мужчину подняли.

Того трясло от ужаса, взгляд больших карих глаз метался между женщинами, которых держали хирдманы. Вспоминая увиденное в селе, Тородд не удивлялся его испугу. Судя по загрубелым рукам, смуглой коже и простой широкой рубахе из некрашеной серой шерсти, этот был из бедных земледельцев. Круглое лицо сверху окружали черные спутанные кудри, снизу – такая же черная курчавая борода. В лице было нечто телячье, несмотря на довольно высокий рост селянина, широкие плечи, сильные руки и зрелый возраст – лет тридцать.

– Ты из той деревни? – Аудун кивнул в сторону пожарища.

– Н-нэ, кириэ… – селянин задыхался и тревожно сглатывал.

Аудун глянул на Тородда и кивнул: да.

– Кто ее сжег?

– Эсис, кириэ… – Тот будто даже удивился вопросу.

– Говорит, что мы! – перевел Аудун. – Такие же люди, как мы, да? – обратился он к селянину.

– Н-нэ, кириэ…

– Где они сейчас?

Выяснилось, что «огромное войско» русов захватило заставу Иерон и оттуда уже два дня делает вылазки, разоряя округу. «Огромному войску» Тородд сперва удивился, потом сообразил, что к Ингвару мог подойти Хельги Красный с теми, кто вместе с ним ушел вперед. Царских войск, по словам селянина, нигде рядом не было, поэтому местные жители бежали, кто сумел и у кого был хотя бы осел, чтобы посадить жену и детей. Сам он чудом спасся, поскольку во время набега был в поле, а жена принесла ему туда обед.