Иначе повел себя его сын и наследник, двадцатилетний Петр. В обмен на возвращенные земли он получил мир для измученного войной населения и независимость для Болгарской церкви, с патриаршим престолом в Доростоле.

Но никто не мог пройти мимо Золотой церкви – даже селяне, не умеющие читать, – увидеть шестнадцать колонн с именами завоеванных городов и не подивиться, что при нынешнем царе греки правят Болгарией, почти как своей землей, а брат царя живет в Константинополе в заложниках. Причем отданный самим Петром. «Увидел бы это Симеон!» – с негодованием и сейчас еще восклицали многие родовитые болгары, не желающие «рядиться греками». Еще жили и были в силе люди, помнившие, как неудержимо теснил греков Симеон двадцать лет назад: осаждал Силиврию и Ираклию, через два года захватил Адрианополь и вел переговоры о мире прямо под стенами Царьграда! В занятых фракийских областях Симеон изгонял греческих чиновников и устраивал управление по старым болгарским обычаям.

По пути через внешний город Самодар думал о прежней силе болгар, об отце, ходившем на Царьград с Симеоном. И от мыслей этих груз той вести, что он вез наследнику Симеона, показался еще тяжелее.

Проехав ворота внутренней стены, багаин оказался в царском городе. Попавшему сюда и в голову не могло бы прийти, что эти белокаменные здания – под красными черепичными крышами, с колоннами, арочными окнами и дверями, с резьбой – населяют потомки людей, изначально живших в славянских глинобитных хижах и войлочных вежах. Царский дворец с длинными рядами высоких окон, двух- и трехъярусные здания, белокаменные церкви казались перенесенными сюда Господней силой прямо из самого Константинополя. Внутренний двор царских палат, с трех сторон огражденный стенами и галереями смежных зданий, был тоже вымощен белым камнем, чтобы высокородные люди, сходя с коней, не пачкали цветных сапог.

Царский город показался Самодару оживленнее обычного, и неудивительно: первые гонцы должны были опередить его на пару дней, так что главное Петру уже известно. Однако даже если царь порешил собирать войско и выступать навстречу русам, так быстро еще ничего не будет готово.

Зато его сразу провели в Тронную Палату: счастье, которым он был обязан беде. Петр, перенимая греческие обычаи, окружил свою жизнь и встречи с подданными сложными пышными обрядами. В палате уже было немало народа: с полтора десятка боляр и тарханов Болгарского царства сидели на длинных скамьях вдоль отделанных желтым мрамором стен. Большинство носили бороды и одевались по-гречески: в цветные кавадии, в камизионы, отделанные шелком – в основном боляре, славянская знать. Но попадались и сторонники болгарских обычаев: с вислыми усами и выбритыми висками, опоясанные ремнями с рядом блестящих серебряных бляшек, боилы и багаины одевались в полураспашные кафтаны с куньим или бобровым нешироким воротником.

Глядя на цветные узоры из мрамора и порфира под сапогами царедворцев, Самодар мельком вспомнил рассказы деда: старый Богул-тархан застал еще времена, когда приближенные болгарского владыки-хана сидели на полу, на коврах, по степному обычаю предков подвернув ноги, а для угощения слуги вносили и ставили перед ними низенькие столики. Такой обычай еще водился в Плескове, старой ханской столице, окруженной лугами, где постоянно паслись табуны, всегда готовые дать скакунов для набега.