– Я пытаюсь найти выход! У патрикия Феофана хорошо получается убеждать варваров и склонять их к миру. Пусть он применит свои способности, а не воображает себя сыном Армуриса!

– У нас нет столько денег! – почти в один голос сказали Феофан и Евгений.

– На содержание послов и купцов каждый год уходило по две тысячи номисм, это не так страшно, но выдать им разом триста тысяч я не в состоянии! – продолжал логофет геникона.

– А ты что скажешь, Константин? – Роман посмотрел на своего зятя. – Поделись с нами твоей ученостью.

Тридцатишестилетний наследник Льва, Константин неплохо бы смотрелся во главе войска – рослый, крепкий, с довольно правильными чертами продолговатого лица, высоким бледным лбом, большими выразительными глазами, блестящими и густыми черными бровями, придававшими замкнутому лицу внушительность. Но он слишком рано остался сиротой, чьей гибели хотели слишком многие, и привык избегать всяческих столкновений. Поделившись властью, он сохранил жизнь и был благодарен Господу за это.

– Маврикий август требовал понимания особенностей каждого противника, будь то сарацины, славяне или анты, хазары или авары… – мелодичным голосом ответил он, предпочитая и сейчас высказать мнение не свое, а давно покойного мудреца-василевса, сочинившего трактат по военному искусству.

– И чего же требует от нас понимание скифов? – подтолкнул Роман.

– Против русов «влажный огонь» никогда еще не применялся. А значит, если они с ним не знакомы, то он поразит их и повергнет в ужас…

– И тем мы исполним требование занимать наивыгоднейшее положение для боя! – подхватил Феофан. – У нас нет денег для выкупа, но достаточно «морского огня»! Смело выйти в Босфор и пугнуть скифов из сифонов нам обойдется куда дешевле!

– И невозможным это кажется лишь тем, кого Господь наделил уж очень робким сердцем! – засмеялся патриарх и глянул на Матфея. – Но чего бояться, если в таких случаях высшим стратигом ромеев становится сама Дева Мария? Под таким знаменем и умереть не страшно!

– Патриарх совершенно прав!

– Что ж, если вы с патриархом так отважны, то вам двоим мы и поручим это дело, – Роман взглянул на Феофана.

Все умолкли. К василевсу обратилось тридцать пар удивленных глаз.

– Патриарх, как ему положено, будет молить Господа о ниспослании подходящей погоды и благословении нашего оружия, – пояснил Роман. – То есть наших сифонов. А ты, патрикий, поведешь хеландии в Босфор.

– Я? – изумился Феофан.

Никогда прежде ему не случалось возглавлять войска – ни на море, ни на суше. Если бы ему предложили жениться, он бы удивился лишь немногим больше.

– Ни одного флотоводца у меня сейчас нет. Разве что я сам пойду, – проворчал Роман, намекая на свою прежнюю, еще до восшествия на трон, службу в должности друнгария царского флота. – А ты человек разумный и веришь в успех этого дела – у меня нет лучшего исполнителя, чем ты. Вера в победу – уже половина победы, а ты, я вижу, верой своей превосходишь здесь всех… За исключением патриарха и меня.

– Но мне неизвестен порядок… Я не знаю глубин и течений в Босфоре…

– У тебя на каждом корабле будут кентарх и кормчий, которые все это знают. Я сам соберу кентархов и дам все нужные указания. Пошлите за начальником верфи, – Роман взглянул на своего мистика, и тот быстро вышел.

Заседание совета продолжалось до позднего вечера. Начальник верфей просил десять дней на то, чтобы подготовить к выходу в Босфор – и не далее – хотя бы десяток хеландий, но Роман отвечал: пусть просит десять дней у скифов, а он, василевс, не в силах дать больше трех.